Боже, что за убогая пародия на планету! Только-только смонтированный контрольный центр помещался на верхнем этаже одной из угловых башен правительственного блока, и астрогатору открывался завораживающий вид на километры и километры серо-зеленого в крапинку мха. Мох простирался до берега объекта, именуемого местными рекой. Маслянистый, тяжелый от ила, разбухший поток вместе с сотнями таких же сточных канав прорезал болотистую дельту. За ним поднимался город ходульников.

Взяв со стола электронный бинокль, Стромболи навел его на далекую стену, ориентированную вдоль потока. Прибор приблизил ее на расстояние вытянутой руки, и лейтенант подивился размеру камней. Эти скалы, должно быть, выломаны значительно выше по течению и сплавлены сюда. Самая маленькая из них не меньше метра в ширину. Даже при здешней гравитации – чертовски впечатляющее инженерное достижение для культуры, опирающейся на мускульную силу. Особенно если знать, как выглядит ходульник.

В поле зрения бинокля попал один из туземцев. Как и на Сфинксе, представители местной крупной фауны имели по шесть конечностей, но на этом сходство заканчивалось. Сфинксианские твари передвигались на трех парах лап. Вследствие тамошней гравитации они, как правило, были массивными и кряжистыми. Исключение составляли древолазающие виды, например древесные коты. Медузиане, напротив, тянулись вверх, тела их казались необычайно хрупкими. Туземцы, безусловно, относились к теплокровным и живородящим, но Стромболи они больше всего напоминали виденную им некогда голограмму насекомого со Старой Земли, именуемого богомолом. Только соларианское членистоногое имело две передние, две средние и две задние ноги, а не три передние и три задние.

Местная разумная форма жизни, как это было и с человеком, высвободила верхние конечности для манипулирования предметами, оставив функцию передвижения нижним, безобразно длинным и тонким по человеческим стандартам. Правда, три точки опоры гарантировали им необычайную устойчивость, но устройство конечностей ходульников вызывало у Стромболи зубовный скрежет. Их колени и бедренные суставы при ходьбе не сгибались, а проворачивались, словно на шарнирах, и при виде идущего аборигена лейтенанта каждый раз начинало поташнивать. Одному богу известно, как они выглядят, когда бегут!

Компьютер негромко рыгнул, возвещая об окончании системной проверки, и астрогатор, отложив бинокль, снова принялся за работу. Пусть это убогая пародия на планету, но все ее орбитальное пространство принадлежит ему, и лейтенант ощутил неожиданное стремление заняться им поскорее.

* * *

Антигравитационный грузовой челнок, прилепившийся к борту зарегистрированного на Мантикоре судна, казался насекомым. Таможенный бот, состыкованный с ним, в свою очередь ассоциировался с микроорганизмом. По бокам челночного шлюза застыли с чопорным видом два матроса. Мичману Скотти Тремэйну в их позах и не особенно приветливых лицах почудилось напряжение. Сложно сформулировать, но с того момента, как он поднялся на борт, что-то явно обстояло не так. Со скучающим видом Тремэйн наблюдал за пти-о Харкнессом, в данный момент осуществляющим досмотр.

Пти-офицер был весьма интересным персонажем. Перед выходом Тремэйн мимоходом сунул нос в его личное дело и пообещал себе при первой возможности обязательно продолжить захватывающее чтение. Харкнесс пробыл в КФМ больше двадцати лет, почти тридцать пять земных, и по выслуге в двадцать раз больше Тремэйна годился в командиры. Но у него имелась слабость, точнее две. Он по природе своей при посещении бара не мог пройти мимо армейской формы, не превратив в отбивную ее содержимое, и пребывал в твердом убеждении, что его миссией общечеловеческого значения является снабжение товарищей по команде всякими мелочами, не входящими в список вещевого довольствия.

Кроме того, Гораций Харкнесс считался одним из лучших техников по ракетам во всем Флоте, и это, вероятно, объясняло, почему он до сих пор в строю.

В данный момент Тремэйна интересовало, что наговорила Харкнессу боцман Макбрайд. Боцман мичману нравилась. Даже если она и поглядывала на него, словно на не слишком смышленого щенка, у нее, похоже, имелась надежда, что однажды, при условии должного воспитания боцманами, чьим святым долгом было вытирать мичманам носы и задницы и вообще следить, чтобы они не путались в собственных двух ногах, он может, вероятно, сделаться приличным офицером. Ее бесконечно уважительные замечания обычно останавливали Тремэйна за шаг до того, как он успевал во что-нибудь вляпаться.

– Мичман может положиться на пти-офицера Харкнесса, сэр, – тихо проинформировала его Макбрайд перед отправлением. – Если кто-нибудь способен распознать неправедный груз, так это он. И, – она одарила Скотти одной из своих непроницаемых улыбок, – я… обсудила с ним важность нового назначения.

Тремэйн, облокотившись на грузовой конвейер, наблюдал за Харкнессом, в то же время краем глаза следя за чужим экипажем.

Тот рыскал вокруг аккуратно выстроенных антигравитационных поддонов с копией декларации в руках, проверяя наклейки контейнеров. Считывающее устройство оттягивало бедренный карман его комбинезона, но клапан пока оставался закрытым. Вот он замедлил проверку наклеек, наклонился поближе к одному из поддонов, и Тремэйн заметил, как напрягся парень у шлюза.

– Мистер Тремэйн? – позвал Харкнесс, не оборачиваясь.

– Да, нонком?[9]

– Думаю, вам это может быть интересно, сэр.

Удивительно, какой отеческий голос исторгал этот человек с помятым лицом боксера-профессионала. Харкнесс вел себя, словно учитель, собирающийся продемонстрировать учебный эксперимент любимому ученику. Тремэйн пересек грузовой трюм и встал рядом.

– Что именно, нонком?

– Вот это, сэр.

Тупой палец со сбитыми костяшками указывал на блестящую серебристую таможенную ленту, идущую вокруг контейнера, и особенно на печать Королевской Таможенной Службы, с маленьким звездолетом под коронованной Мантикорой со вздыбленными Сфинксом и Грифоном по бокам. С точки зрения Тремэйна, печать выглядела безупречно.

– А что с ней?

– Ну, сэр, – раздумчиво произнес Харкнесс, – я не могу быть уверен, но…

Широкий палец легонько поддел печать, и мичман заморгал, когда она отскочила от ленты, с которой ей полагалось составлять одно целое. Тремэйн наклонился ближе и увидел чистую пластиковую ленту, перекрывающую место соскобленной оригинальной печати.

– Знаете, сэр, – продолжал пти-офицер все тем же задумчивым тоном, – я могу поклясться, что пока несчастные гребаные… простите, сэр… – Особых извинений в его голосе не прозвучало, – недоумки из АЗА так долго выбивались из сил, потому что у них не было правильного оборудования. И эти ребята просто разболтались без присмотра. – Он покачал головой, словно мастер, огорченный неряшливой работой. – Обычный таможенник нипочем бы не просек.

– Понимаю.

Тремэйн бросил взгляд через плечо на теперь уже откровенно расстроенных членов экипажа. Один из них попытался незаметно проскользнуть на взлетную палубу челнока, и Тремэйн подал знак рядовому Колю. Морской пехотинец чуть изменил стойку и расстегнул кобуру станнера. Несостоявшийся беглец застыл на месте.