Четвертый крестовый поход стал худшим преступлением против человечества. Он не только привел к уничтожению и разбазариванию бесценных сокровищ прошлого, преданно хранимых Византией, не только нанес смертельный удар цивилизации, все еще живой и великой на тот момент, но стал и актом колоссальной политической глупости. Он не принес никакой помощи христианам в Палестине. Напротив, он лишил их потенциальных помощников. Он сорвал всю оборону христианства. Если бы латиняне овладели всей византийской империей, какой она была в дни Мануила, тогда они могли бы предоставить мощную поддержку крестоносному движению, хотя Византия, если бы ей управляли в интересах латинской Сирии, вскоре зачахла бы. Но Византия утратила свои анатолийские территории еще после смерти Мануила, и латиняне не сумели даже завоевать то, что осталось, а вдобавок их победа над греками придала новую силу тюркам. В результате Четвертого крестового похода добираться из Европы в Сирию по суше стало только труднее, ибо никейские греки стали подозрительны, а тюрки — враждебны к путникам. Ни один вооруженный отряд с Запада больше уже не пытался пройти через Анатолию. Да и морской путь не стал легче, поскольку итальянские корабли теперь предпочитали доставлять пассажиров на греческие острова и через Босфор, а не в Акру и сирийские порты.

В масштабе всей мировой истории результат оказался абсолютно катастрофическим. С самого зарождения империи Византия хранила Европу от нехристианского Востока и варварского Севера. Она противостояла им своими армиями и усмиряла их своей цивилизацией. Она приняла немало мук, когда казалось, что она обречена, но всегда спасалась до той поры. В конце XII века она встала перед лицом затяжного кризиса, поскольку начал в полную силу сказываться ущерб, причиненный ее населению и экономике тюркскими завоеваниями в Анатолии веком ранее и усугубленный активным соперничеством итальянских торговых городов. Но она вполне могла еще раз доказать свою жизнестойкость и завоевать Балканы и большую часть Анатолии, а ее культура и дальше продолжила бы облагораживать окружающие страны. Возможно, даже тюрки-сельджуки попали бы под ее влияние и в конечном счете включились бы в империю и обновили ее. История Никейской империи свидетельствует о том, что византийцы не утратили своей энергии. Но с утратой Константинополя единство византийского мира нарушилось и уже не восстановилось даже после возвращения столицы. Никейцам в числе других достижений удалось удержать сельджуков. Но когда на их границах появилось новое, более энергичное племя под предводительством блестящего рода Османа, мир восточного христианства был уже слишком сильно расколот, чтобы ему противостоять. А возглавила этот мир другая культура, зародившаяся далеко на северо-востоке от колыбели европейской цивилизации, на обширных равнинах Руси. Второй Рим уступил место Третьему — Московии.

А между тем между восточным и западным христианством были посеяны семена ненависти. Прекраснодушные надежды папы Иннокентия и самодовольная похвальба крестоносцев, что они, дескать, положили конец схизме и объединили церковь, так и не воплотились в жизнь. Наоборот, их зверства оставили память, которую им не простили уже никогда. Позднее владыки восточного христианства порой выступали за союз с Римом в слабой надежде, что он позволит создать объединенный фронт против турок. Но народ за ними не пошел. Он не забыл Четвертого крестового похода. Возможно, раскол между церковью Рима и великими восточными церквями был неизбежен, но крестоносное движение с самых своих первых дней ухудшало их отношения, и с тех пор, несмотря ни на какие старания отдельных владык, в душах восточных христиан разрыв был полным, окончательным и необратимым.

То, что Четвертый крестовый поход ничем не помог Палестине, имело свои плюсы. Более десяти лет маленькое королевство существовало в мире. Перемирие, о котором король Амори договорился с султаном, пока еще действовало. Без западной помощи франки не смели его нарушить, а аль-Адиль был и без того занят сохранением собственных владений, чтобы не стремиться завоевать безобидное государство, тогда как его нападение на христиан могло бы спровоцировать крестовый поход. Три года Жан Ибелин мог без помех править в роли регента при своей племяннице, королеве Марии.

В 1208 году королева достигла семнадцати лет, и пришло время подыскать ей мужа. Во Францию отправилось посольство в составе епископа Акры Флорента и господина Кесарии Аймара просить короля Филиппа выбрать подходящего кандидата. Они надеялись, что перспектива надеть корону побудит кого-нибудь из богатых и деятельных князей и сеньоров прийти на помощь франкскому Востоку. Но найти жениха оказалось не так-то просто. Наконец весной 1210 года Филипп объявил, что на эту честь согласился рыцарь из Шампани по имени Жан де Бриенн.

Этот выбор их разочаровал. Жан был небогатым младшим сыном в роду, и к тому же ему уже было под шестьдесят. Его старший брат Готье был женат на старшей дочери короля Сицилии Танкреда и безуспешно претендовал на сицилийский трон, но Жан провел жизнь в относительной неизвестности, будучи одним из командующих французского короля. Ходили слухи, что король выбрал Жана из-за его любовной интрижки с графиней Бланкой Шампанской, которая произвела скандал при дворе. Но, не считая безденежья, он не так уж плохо годился для столь высокого поста. Он прекрасно разбирался в международной политике, а его возраст служил гарантией того, что он не станет пускаться в безрассудные авантюры. Чтобы сделать его кандидатуру более приемлемой, король Филипп и папа Иннокентий дали за ним «приданое» в 40 тысяч серебряных фунтов.

Тем временем в ожидании прибытия жениха государством продолжал править Жан Ибелин. В июле 1210 года подошло к концу перемирие с аль-Адилем, и султан предложил Акре его продлить. Жан Ибелин председательствовал на совете, где рекомендовал принять это предложение, и его поддержали великие магистры ордена госпитальеров Герен де Монтегю и Тевтонского ордена Герман Бардт. Но Великий магистр ордена тамплиеров Филипп де Плесси убедил епископов настоять на том, чтобы отвергнуть предложение на том юридическом основании, что будущий король не может быть связан никаким новым перемирием. Настоящих боев почти не происходило. Аль-Адиль прислал своего сына аль-Муаззама с войсками на гору Фавор, и их присутствие там сдерживало франков.

Жан де Бриенн высадился в Акре 13 сентября 1210 года. На следующий день патриарх Альберт Иерусалимский обвенчал его с королевой Марией, а 3 октября августейшая чета была коронована в Тире.

Новый король вскоре стал популярен. Он продемонстрировал такт в делах с вассалами и военными орденами и осторожность в сношениях с мусульманами. Пока его двор находился Тире на время коронации, аль-Муаззам совершил набег на окраины Акры, но не осмелился атаковать сам город. В начале следующего лета Жан позволил нескольким своим вассалам совместно с тамплиерами совершить морской поход на Дамиетту в устье Нила, но они ничего не добились. Через несколько месяцев он принял новое предложение аль-Адиля о пятилетнем перемирии, которое вступило в силу в июле 1212 года. Между тем от короля в Рим отправились просьбы подготовить новый крестовый поход ко времени, когда истечет срок перемирия.