–Вечно ты думала только о других,– прошептал он, обращаясь к фотографии.

Он глубоко вздохнул, и в его сознании выплыла строка из популярной песенки: он внезапно вспомнил, что она играла на их свадебном застолье – печальный припев слетел к нему словно отголосок давно минувшего летнего вечера:

28

Конрауд редко упоминал при ком-нибудь о своем отце, но Эйглоу была исключением. Какое-то время она работала медиумом – совсем как когда-то ее отец. Однажды Конрауд встречался с ней, когда искал ответ, причастен ли его отец к одному уголовному делу, где жертвой была молодая девушка во время войны. Ту девушку звали Роусамюнда, и ее нашли убитой на задворках Национального театра, и когда поиски убийцы были в самом разгаре, ее родители обратились к медиуму. Медиум, отец Эйглоу, сговорился с отцом Конрауда и стал утверждать, что ощущает присутствие Роусамюнды на своем спиритическом сеансе, но остальные присутствующие считали, что здесь не все гладко. Выяснилось, что отец Конрауда перед сеансом собрал сведения об этих супругах и сам устроил так, чтоб они пришли к медиуму. Их продолжительный обман и мошенничество были раскрыты, и обоих обвинили в том, что они воспользовались горем и тревогой родителей девушки с целью наживы. Конрауд на какое-то время с головой погрузился в дело Роусамюнды, в котором фигурировали американские солдаты, именитые исландцы времен войны и жители Теневого квартала периода появления Конрауда на свет.

Однажды Эйглоу сказал ему, что через несколько месяцев после того, как отца Конрауда закололи у Скотобойни, ее собственный отец, ясновидящий, покончил с собой. Она так и не получила никакого объяснения этому и не хотела в это углубляться. Она подозревала, что отец Конрауда что-нибудь сделал медиуму в годы войны: что-нибудь разнюхал о нем и использовал это, чтобы принудить его к сотрудничеству. Эйглоу сама признавала, что это все только догадки, но говорила, что для ее отца отец Конрауда всегда был, как она выразилась, «скверным типом». Когда они оба погибли в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, минуло уже много лет со времен войны и их махинаций с ясновидением. Но Конрауд знал, что его отец общался с самой разнообразной публикой, и хотел выяснить, не взялся ли он в ту пору опять за старое, не стал ли снова проводить спиритические сеансы.

Все это пронеслось у Конрауда в голове, когда Хьяльталин в камере начал говорить о его отце и полюбопытствовал, не утратил ли Конрауд интерес к его судьбе, не считает ли, будто его отец не стоит того, чтоб тратить на него время. Хотя сам Конрауд об этом не говорил. Смерть отца в последнее время занимала его. Расследование его убийства было по тогдашним меркам весьма масштабным, но результатов не принесло. Уже устроившись работать в полицию, Конрауд ознакомился с его материалами. Их вывод был таков, что все очень похоже на чистую случайность – и это затрудняло работу полиции. Его отец оказался не тем человеком не в том месте не в то время. Очевидно, он вступил в конфликт с кем-нибудь незнакомым, кто оказался на дороге. Судя по всему, убийству не предшествовала драка, и его не ограбили: часы и бумажник остались при нем. На заметку были взяты все, с кем он, насколько было известно, постоянно общался, из которых многие, как и он, раньше уже имели дело с полицией. Но из этого расследования ничего толкового не вышло.

Сам Конрауд всегда утверждал, что ничего не знал о том, куда его отец ходил в тот вечер. Его родители много лет назад развелись. Мать с Бетой переехали на самый восток страны – в Сейдисфьёрд. Ей приходилось сносить от него побои, и из-за поведения отца их брак много лет был только одной видимостью. Постоянной работы у него не было, он выпивал, водился с другими пьяницами и преступниками. Когда жена наконец сказала ему: «С меня довольно!»– он категорически возразил ее намерению забрать Конрауда: Бета пусть едет с ней, а вот Конрауд пусть остается. Она встала перед невозможным выбором, но подумала, что со временем муж перестанет упорствовать и отпустит Конрауда к ней. Однако того не случилось, сколько бы она ни ездила в Рейкьявик, чтоб увидеться с сыном и убедить его отца образумиться и перестать использовать мальчика, чтоб мстить ей.

В тот вечер, когда погиб отец, Конрауд весело проводил время с друзьями. Учебу в школе он к тому времени забросил, начал пить, его толкали на разные мелкие правонарушения. Он выполнял мелкие поручения отца, например, сбыть с рук краденое, укрыть контрабанду с американской базы в Кеплавике или с торгового судна, а однажды он с приятелем вломился в магазин часов, но им пришлось спасаться бегством, и они так ничего и не успели взять. Он и сам в глубине души понимал, что пошел по кривой дорожке и попал в дурную компанию.

–Тебе, наверное, не по себе стало, когда это случилось!– сказал ему Хьяльталин в тюремной камере. То было еще мягко сказано. Конрауд как будто получил удар в челюсть, когда полиция сообщила ему о гибели его отца и ее обстоятельствах. И с этого самого вечера он ощущал ту ударную волну.

Эйглоу не горела желанием видеться с Конраудом, когда он позвонил ей, но в конце концов ее удалось уломать пообедать с ним в одном ресторане в центре. Она пришла туда вовремя, одетая в черное, как при их первой встрече. Она была чуть помладше Конрауда, худенького сложения, и выглядела для своего возраста отлично. Ее лицо было гладким, словно ей никогда в жизни не приходилось ни о чем беспокоиться. Они подали друг другу руку при встрече – двое незнакомцев, общего между которыми было только знакомство с одними и теми же мошенниками в прошлом.

–Ты и впрямь думаешь, что через столько лет можешь раскопать что-нибудь новенькое о своем папаше?– спросила Эйглоу, после того как выбрала себе из меню камбалу. Конрауд выбрал то же блюдо и вспомнил, что Эйглоу всегда без проволочек переходила к сути дела.

–Меня недавно один человек спрашивал, не забыл ли я его совсем,– ответил Конрауд.– Не решил ли я, что не стоит тратить на него силы. Меня эти слова задели. Сейчас я не так сильно занят, и, может, на то, чтоб захотеть больше интересоваться своим отцом и больше знать о нем, мне потребовались годы.

–Он был ужасно неприятный человек,– сказала Эйглоу.– По крайней мере, так считал мой отец, Энгильберт.– Скорее всего, ты и сам это заметил. У таких, как твой папаша, всегда заводятся враги.

–По-моему, опросили уже всех его знакомых и целую толпу тех, кто был с ним вовсе не знаком, но толку от этого не было. Я просто не знаю, с чего мне начинать рассматривать это дело, вот я и решил поговорить с тобой. Когда мы общались в последний раз, ты решила, что у моего отца были какие-то счеты с Энгильбертом.

–Да, но еще я сказала, что это всего лишь мои догадки.

–Ты считаешь, что они снова начали сотрудничать?