И ведь нашел! Углядел, что «фрицы» опрометчиво оставили невырубленными высокие деревья по обеим сторонам канала.

По его приказу 18 апреля в 8.30 утра буквально с первыми залпами нашей артиллерии и под прикрытием ее огненного вала группа саперов и специально выделенных им в помощь бойцов переправилась через водную преграду. Вторая такая же группа осталась на «нашем» берегу. По общей команде обе группы сноровисто начали валить деревья с таким расчетом, чтобы их вершины крепко сплелись аккурат посреди водной глади. По этим импровизированным мосткам канал перемахнули батальон Неустроева и другие пехотные подразделения из первого эшелона атаки. Вслед за ними на вражеский берег скоро переместился весь полк. Артиллерию и минометы переправили на самодельных плотах…

На других участках дивизии нашли свои варианты переправы. Накануне вечером канал попытались преодолеть два наших танка. Попытка окончилась неудачей: оба остались на дне, только макушки башен обозначились над поверхностью воды. Чем не готовые опоры? В ночь на 18-е саперы навели по ним переправу. А к утру по ней двинулись пехота и техника…

Дальше был тяжелый кровопролитный бой, в котором эта техника, к сожалению, буксовала и топла. Словом, толку от нее было по минимуму. Так что все задачи в очередной раз пришлось решать все той же безотказно проходимой матушке-пехоте. Дальше уже судьба распоряжалась. И тоже понятно – как! Уже в какие-то первые четверть часа схватки Зинченко только офицеров, большая часть которых были опытные, прослужившие в полку со дня его формирования воины, потерял семь человек.

Так что утешал лишь оперативный результат. А также то, что верно избранная тактика не оставила эти жертвы совсем уж напрасными. К 15.00 Кунерсдорф был взят.

Для развития успеха и наращивания силы удара командир корпуса Переверткин ввел в действие свежую 207-ю дивизию, которая, пройдя через боевые порядки честно сделавшего свое дело, но изрядно поредевшего 756-го полка, продолжила успешное продвижение вперед – к третьей, последней полосе обороны, прикрывающей подступы к Берлину.

К сожалению, все несомненные успехи, все многочисленные случаи беззаветной солдатской доблести, героизма и командирской находчивости в массе наступающих частей и соединений уже никак не могли в полной мере компенсировать коренной недочет высшего командования.

Более того, они только оттенили к третьему дню операции очевидное: решение идти напролом изначально было ошибочным и даже порочным.

Полагаю, что уж кому-кому, а Г. Жукову это стало понятно первому. Но что-либо коренным образом изменить он уже не мог. И не потому, что не был способен к переосмыслению. И даже не потому, что не собирался отказываться от соперничества с И. Коневым. Все было гораздо серьезнее. Ведь с самого начала, предложив И. Сталину ускоренный вариант наступления, командующий 1-м Белорусским фронтом сам сжег за собой все мосты. Теперь им же названные в кремлевских кабинетах сроки и даты стояли на особом контроле Главковерха. А значит, топором зависли над головой маршала.

Что делать? Будучи личностью особого, крутого замеса, Г. Жуков мог на равных сражаться с любым противником. На любом поле брани. И в любых кабинетах.

Но только не на кремлевском ковре перед гневными очами Вождя…

Ну что ж! Не первый и не последний в нашей истории раз: непродуманные решения и нереальные сроки принимает высшее политическое и военное руководство. А крайними – с отметкой «неполно соответствующий» – оказываются нижестоящие командиры и личный состав.

Характерна в этом отношении директива, которую Г. Жуков разослал «командармам и командирам всех корпусов 1-го Белорусского фронта» по итогам второго дня наступления.

В этом документе маршал буквально обрушился на командующих двух своих гвардейских танковых объединений и их подчиненных.

«Эти армии, – сурово чеканил Жуков, – второй день действуют неумело и нерешительно, топчась перед слабым противником. Командарм Катуков и его командиры корпусов Ющук, Дремов… за ходом боя и за действиями своих войск не наблюдают, отсиживаясь далеко в тылах (10—12 км). Обстановки эти генералы не знают и плетутся в хвосте событий…»

И далее, естественно, «я требую…».

Сегодня, конечно, интересно читать, что в ряду всего прочего командующий фронтом, за плечами которого руководство важнейшими операциями Великой Отечественной войны, требует: «…Всем командармам находиться на НП командиров корпусов, ведущих бой на главном направлении, а командирам корпусов находиться в бригадах и дивизиях 1-го эшелона на главном направлении. Нахождение в тылу войск категорически запрещаю…» [34]

Итак, оказывается, вперед, с шашкой на «броне»!

Перечитываешь сегодня этот документ и, наткнувшись на дату «18 апреля 1945 года», отказываешься верить собственным глазам. Словно писалось это не за две недели до конца войны и не близ Берлина, а нервно выкрикнуто в разгромном для нас 41-м, на мосту через типично среднерусскую речку Ловать, где зло растерянный генерал П. Курочкин «учил уму-разуму» палкой по спине только что вышедшего из боя лейтенанта Н. Иванова…

Но ведь на этот раз не на шутку разошедшийся военачальник школил не попавшегося ему под горячую руку лейтенантика, а искушенных в ратном деле, прошедших славный боевой путь командиров и комкоров.

Взять, к примеру, того же М. Катукова. Ведь именно он, выходец, между прочим, из среднего командного звена 1-й Конной Армии, талантливо использовал навыки маневренной конной атаки в новых, насыщенных бронетехникой условиях. Именно его 4-я танковая бригада за действия во время битвы под Москвой первой в механизированных частях заслужила звание гвардейской. Именно его армия через два года внесла неоценимый вклад в успешные действия наших войск в ходе битвы на Курской дуге.

И вот теперь опытнейшего командира, дважды Героя Советского Союза, который где бы ни воевал: на Украине ли, в ходе крупнейших Львовско-Сандомирской, Висло-Одерской,

Восточно-Померанской операций – без всяких понуканий сверху и так всегда располагал свой КП в головном корпусе или даже бригаде, призывали «не отсиживаться в тылу», обвиняли «в нерешительности и неумелости» «перед слабым»(?!) противником.

А генерал-полковник С. Богданов? Подло оклеветанный и жестоко репрессированный в 1938 г ., он был выпущен из тюрьмы только тогда, когда над страной нависли грозные тучи, а засадившие его за решетку «ворошиловские стрелки» продемонстрировали свою полную полководческую несостоятельность. Реабилитированный лишь в 1968 г . (т. е., по существу, посмертно), С. Богданов за годы войны победоносно провел свои соединения от Москвы до Берлина. Он был дважды удостоен Золотой Звезды Героя Советского Союза. В 1944 г . на знамени руководимой им 2-й танковой армии появился гвардейский знак.