Шехдад не пережил эту ночь. Когда кровавая расправа на площади окончилась, десятки мергейтов рассыпались по узким улицам, вламываясь в дома, бросая факелы в хранилища хвороста и на сеновалы, разбивая ларцы и сундуки в богатых домах, убивая и наскоро услаждая плоть с дочерьми и женами горожан. Мужчин убивали всех, кроме молодежи. Последних сгоняли на площадь, заваленную окровавленными трупами.

В центре бывших торговых рядов страшным памятником степному нашествию все еще содрогался на колу верный слуга солнцеликого шада Даманхура, управитель области Шехдад по имени Халаиб. Его последние слова, обращенные к мутному небу, были таковы:

— Отец, за что? Спаси Фейран…

Ясур не успел вернуться к храму. Все возможные дороги были перерезаны взбесившимися мергейтами — степняки убивали все живое. Кое-кто из горожан пытался сопротивляться, но неумение обращаться с оружием и долгие годы мирной жизни превратили некогда воинственных саккаремцев в боязливых обывателей, не способных дать достойный отпор. Отлично знавший город Ясур стал свидетелем бесчисленных жестоких сцен, которые приводили в ужас даже его, бывалого воина. На улице Сапфиров, где он пробирался по крышам, Ясур увидел, как пятеро мергейтов прибивали деревянными колами к воротам хозяина дома, потом наблюдал, как во дворе купца Шернука вешали за ноги на деревья маленьких детей — не со злости, а так, забавы ради. Любимую жену купца привязали к столбу и насиловали по очереди. Остальные вытаскивали добро из дома.

Пожар в городе разрастался. Полностью объятая пламенем восходная часть города и кварталы, где жила беднота — деревянные дома, просушенные на солнце, занимались мгновенно. Правда, у живших там людей оставался небольшой шанс удрать через городскую стену или каналы, проведенные под оградой Шехдада.

"Ветер идет со стороны Степи, — лихорадочно думал Ясур, по-черепашьи проползая по плоским крышам и перепрыгивая через узкие проходы меж домами. Огонь понесет в сторону храма. Надеюсь, у Фарра хватит ума сидеть в подвале и ждать меня. А если нет? Камень!!!"

Нелегкая вынесла убегавшего от огня и дымовой завесы Ясура к дому казненного мергейтами Халаиба. Здесь собралась почти полусотня степняков, ожесточенно рвавшихся вперед. Воины Менгу швыряли факелы во внутренний двор, пытались прорваться через узкие двери, но, как видно, молодой Берикей был умудрен в воинском искусстве — лучники, набранные из слуг градоправителя, били из-под крыш и гасили огонь, а бывшие телохранители Халаиба держали входы в дом, не давая мергейтам проникнуть внутрь. К счастью, черепичная крыша не могла так просто загореться, но озлобленные мергейты, впервые встретившие настоящее сопротивление, решили любой ценой расколоть этот орешек и показать саккарем-цам, каков настоящий гнев Степи.

Ясур заметил, что возле дома Халаиба находятся и сотник-степняк по имени Менгу, и его приближенный — длинноусый Танхой. Похоже, взятие жилища покойного градоправителя стало для них вопросом чести.

Мергейтский сотник, ничуть не опасаясь стрел и будто бы бравируя своей храбростью, проехал вдоль фасада и только потом отвел лошадь под защиту переплетенных ветвей кипарисовой ограды соседнего, уже разоренного степняками дома. Послышался гортанный возглас — Менгу что-то приказывал своим, но точных его слов затаившийся Ясур не разобрал. Однако вскоре понял: сотник не собирается терять людей в бессмысленной драке у ворот и калитки, а попросту хочет выкурить защитников наружу.

"У Халаиба четырнадцать дочерей, — отвлеченно подумал храмовый сторож, наблюдая, как обмотанные горящей паклей стрелы огненными шариками взметываются в чернеющее небо и десятками валятся во двор дома градоправителя. — И ведь все сгорят. Но, если на то пошло, лучше смерть в огне… Берикей молодец, ястребиное племя! Недаром люди говорили, будто у него в жилах течет степная кровь. Ничем не уступит настоящим мергейтам. Впрочем, будь мне лет на двадцать поменьше да останься на месте рука, я поступил бы так же. Сдаваться врагу позор".

Над конюшнями вейгила, что были расположены во дворе, затрещали апельсиново-багровые горячие листья пламени. Судя по всему, пожар быстро распространялся в самом доме — над притихшими окрестными улицами разносились истошный женский визг и крики о помощи. Мергейты-лучники только смеялись в голос. Из-под черепичной крыши самого красивого строения в Шехдаде вырвались черно-бурые, подсвеченные огнем тугие дымные клубы, справа черепица начала плавиться и оседать внутрь.

Ясур аж отпрянул и приоткрыл от неожиданности рот, когда неширокие, окованные вычурными металлическими узорами ворота дома распахнулись так, будто сквозь них устремилось безумное сонмище пустынных духов-дэвов. Среди дымных полос, подобно сказочному витязю, являющемуся из лунного тумана, возник силуэт в золотистой броне, за ним другой, потом еще четыре — охранный десяток вейгила, поняв, что осады не выдержать, решил принять бой лицом к лицу. Пусть мергейтов куда больше, пусть они откажутся от честного боя на саблях и расстреляют сакка-ремцев из своих коротких тугих луков издалека но верные блистательному шаду Даманхуру воины умрут не как крысы, задохнувшиеся в своих норах от степного пожара.

— Хош! Хош! — Выкрик принадлежал Менгу. Он выехал из тени, останавливая своих разъяренных нукеров, загарцевал перед одетыми в светлый кольчатый доспех саккаремцами и громко возвестил, обращаясь к противникам: — Жарко стало? Выходите, не бойтесь. Будем драться как и положено — на открытом месте. Не к лицу воину прятаться за стеной. Вы доблестны, это я вижу. Но ваши клинки зря наполняют звоном воздух — ваш господин умер.

— Пускай умер, — прохрипел самый высокий из саккаремцев. — Значит, и мы пойдем вместе с высокородным Халаибом по Прозрачному Мосту в дивные сады Атта-Хаджа!

— Выпустите наружу тех, кто в доме, — приказал Менгу. — Иначе они сгорят.

Ясур прищурился и сквозь дым различил лицо молодого Берикея, стоящего впереди. Сейчас заговорил именно он, бывший десятник личной стражи управителя области Шехдад:

— Женщины и слуги решили умереть в огне. Ты ничего не получишь, степняк: ни саккаремских дев, ни сокровищ моего господина, пусть примет его Атта-Хадж в свои благословенные руки!

Дом превратился в гигантский ревущий костер, крики людей и яростный визг лошадей, привязанных в горящей конюшне, постепенно стихали. Шестеро оставшихся в живых воинов, медленно отойдя к середине улицы, встали плечом к плечу против полусотни мергейтов. Зоркий Ясур, не смевший оторваться от этого зрелища, подозрительно рассматривал одного из шестерых — очень не похож на посвященного, опоясанного саблей воителя. Не дать ни взять — мальчишка с угловатыми, неуверенными движениями. Слишком мал ростом, доспех не по плечу и явно его тяготит. Хотя саблю сжимает в руке твердо.

— Ну, кто первый? — блеснул глазами Берикей из-под островерхого шлема. Может, ты, сотник?

— Хочешь честного поединка? — Менгу косо глянул на стоявшего неподалеку Танхоя, но пятидесятник только пожал плечами. Степные законы допускали единоборства между богатырями, не уронившими свою честь в глазах друг друга и прочего воинства. — Согласен. Оставайся в своей броне, я не против. Победишь уйдешь с миром, и Танхой даст тебе и твоим людям бронзовую пайзу. Заоблачные любят смотреть за честным боем…