Она завтракает, глядя в окно. Квартира ее находится на шестом этаже красного кирпичного дома и окнами выходит на такой же красный кирпичный дом. Ей не по душе Эрлз-Корт; невзрачный район, где все только снимают жилье, — он сам как съемная комната. Да и аренда однокомнатной квартиры влетает в копеечку, и, возможно, ей придется найти что-то подешевле, когда она устроится на первую работу учителем. Но пока ей здесь нравится — по крайней мере, это шаг вперед по сравнению с «Локо Кальенте» и мрачным соцреализмом комнатушки в Клэптоне. Порвав с Тилли Киллик после шести лет жизни под одной крышей, она счастлива оттого, что не будет больше застиранных лифчиков в раковине, не надо больше слушать Simply Red.

Поскольку она больше не стыдится своего образа жизни, то даже приглашала в гости родителей. Джим и Сью спали на «Таити», а сама она кантовалась на диване. Три мучительных дня они бесконечно комментировали лондонское этническое разнообразие и цену одной чашки чая, и, хотя не выразили одобрения ее новой жизнью открыто, мать хотя бы не предлагала ей вернуться в Лидс и работать в водопроводной компании. «Умница, Эмми», — прошептал отец, когда она провожала родителей на поезд на вокзале Кингс-Кросс, — но в чем она умница, в чем? Возможно, в том, что наконец начала жить по-взрослому?

Разумеется, бойфренда у нее так и нет, но она и не против. Иногда, очень редко, например в четыре часа дня в дождливый воскресный день, накатывает приступ паники и от одиночества становится трудно дышать. Пару раз она снимала трубку, чтобы проверить, не сломан ли телефон. Иногда ей кажется, что это здорово, когда кто-то будит тебя ночью и говорит: «Садись в такси прямо сейчас» или «Я должен тебя видеть, нам надо поговорить». Но в лучшие дни она чувствует себя героиней романа Мюриэл Спарк — независимой интеллектуалкой, проницательной, но романтичной в душе. Эмме Морли двадцать семь, и у нее есть диплом с отличием по специальности «Английский язык и история», новая кровать, квартира в Эрлз-Корт, много друзей и сертификат о втором образовании. И если сегодняшнее собеседование пройдет успешно, будет и работа — преподавателем английского языка и актерского мастерства, двух предметов, которые она знает и любит. Ее новая карьера учителя, вдохновителя умов, вот-вот начнется, и наконец-то, наконец в ее жизни порядок.

А еще у нее свидание.

Настоящее официальное свидание. Она будет сидеть в ресторане с мужчиной и смотреть, как он разговаривает и ест. Кто-то хочет забраться на ее «Таити», и сегодня ей предстоит решить, позволит она это или нет. Она стоит возле тостера, нарезая банан, первую из семи порций овощей и фруктов на сегодня, и смотрит на календарь. 15 июля 1993 года — напротив даты вопросительный и восклицательный знаки. Час икс уже близок.

* * *

Кровать Декстера приехала издалека, из Италии; низкая, минималистская черная платформа стояла в центре большой пустой комнаты, как сцена или боксерский ринг. Впрочем, и сценой, и рингом ей иногда приходилось служить. 9.30 утра, Декстер лежит без сна, испытывая страх, презрение к самому себе, сексуальную неудовлетворенность. Его нервные окончания возбуждены, а во рту неприятный привкус, как будто язык побрызгали лаком для волос. Вдруг Декстер встает и, шлепая по блестящим черным плиткам пола, шагает на кухню родом из Швеции. Берет бутылку водки из огромного, промышленных размеров, холодильника, наливает в стакан на полпальца и добавляет столько же апельсинового сока. Он успокаивает себя тем, что, поскольку он еще не спал, это вовсе не первая выпивка за сегодня, а последняя за вчера. Да и вообще, все эти правила насчет того, что днем пить нельзя, сильно преувеличены — вот в Европе все так делают. Фокус в том, чтобы возбуждающий эффект от спиртного послужил противодействием отупляющему эффекту наркотиков; он пьет, чтобы остаться трезвым, что, если подумать, разумно. Вдохновленный этой логикой, он наливает еще на полпальца с небольшим, включает саундтрек к «Бешеным псам» и, пошатываясь, идет в душ.

Через полчаса он все еще в ванной, все еще думает о том, что сделать, чтобы перестать потеть. Он дважды менял рубашку, принимал холодный душ, но капельки пота по-прежнему покрывают его спину и лоб — маслянистые, липкие, как водка, — а может, это она и есть? Он смотрит на часы. Уже поздно. Он решает ехать с опущенными стеклами.

У двери, чтобы не забыть, лежит сверток размером с небольшой кирпич; то, что находится внутри, завернуто в разноцветную подарочную бумагу и перевязано ленточкой. Он берет сверток, запирает квартиру и выходит на зеленую улицу, где его ждет машина — «мазда» ярко-зеленого цвета с откидным верхом. Машина, в которой нет места для пассажиров, багажника, даже для запасного колеса, не говоря уж о коляске; всем своим видом она кричит о том, что принадлежит молодому успешному холостяку. В центральную консоль панели приборов встроен проигрыватель компакт-дисков со съемной панелью, футуристическое чудо из маленьких пружинок и матового черного пластика; Декстер выбирает пять дисков, которые достались ему бесплатно от рекорд-лейблов (еще один плюс его работы), и загружает их в плеер, точно пули в барабан револьвера.

Он едет по широким жилым улицам Сент-Джонс-Вуд и слушает Cranberries. Ему не слишком нравится такая музыка, но, как человеку, который формирует музыкальные вкусы, ему важно знать, что модно. Пробка на Вествей расчистилась, и не успевает доиграть альбом, как он оказывается на шоссе М40, направляясь на запад мимо фабрик и жилых кварталов города, в котором он живет так успешно, так модно. Вскоре окраины сменяются хвойными посадками, маскирующимися под лес. Играет Jamiroquai, и Декстер чувствует себя намного, намного лучше; он такой молодой и беспутный в своей маленькой спортивной машинке, и под ложечкой уже почти не сосет. Он увеличивает громкость. Между прочим, он встречался с солистом Jamiroquai, несколько раз брал у него интервью; не то чтобы они были друзьями, нет, но он знает, что тот неплохо играет на кубинских барабанах и чувствует личную ответственность, когда ребята поют о проблемах на планете Земля. Версия звучащей песни довольно длинная, и время и пространство становятся эластичными, а Декстер подпевает, и ему кажется, что это длится часами, часами; а потом наконец зрение в последний раз затуманивается и обретает четкость — это дают о себе знать остатки вчерашней дури. Он слышит гудок и понимает, что едет на скорости 112 миль в час точно между двух рядов.

Он пытается вернуться в средний ряд, но понимает, что забыл, как выруливать; руки не разгибаются в локтях, и он пытается силой вырвать руль из чьих-то невидимых когтей. Скорость вдруг падает до 85 миль, нога его одновременно выжимает тормоз и сцепление, и он слышит еще гудок — это сигналит грузовик размером с дом, внезапно возникший у него за спиной. Он видит перекошенное лицо водителя грузовика в зеркале заднего вида: бородатый толстяк в черных очках с зеркальными стеклами орет на него, стекла очков и открытый рот похожи на три черные дыры, как у черепа. Декстер снова выкручивает руль, даже не проверив, есть ли кто в правом ряду; он вдруг уверен, что сейчас умрет, прямо здесь и сейчас, — превратится в шар обжигающего пламени, слушая удлиненный ремикс хита Jamiroquai. Но правый ряд, к счастью для Декстера, пуст, и он резко выдыхает через рот — один раз, два, три, как боксер.