Крупный скандал произошел 11 октября 1925 года в Берлине в связи с освящением памятника павшим воинам бывшего гвардейского полка императрицы Августы, на цоколе которого была выбита надпись: «Из наших останков да воспрянет мститель!» Торжественную речь произнес бывший генерал Сикст фон Арним, во время войны командовавший армией на Западном фронте. Он заявил, что кайзер поручил ему освятить этот памятник.

— Мы вспоминаем его с благоговейной благодарностью и нерушимой верностью и мысленно с ним, как и он с нами.

Затем Сикст фон Арним приветствовал прибывших на торжество принца Оскара Прусского, представителей органов власти и рейхсвера, «относительно которого мы уверены, что он одухотворен теми же идеями, что и старая армия». Затем генерал воскликнул:

— Высший закон для всех нас — выполнение долга верности военным уставам и присяге, которую мы принесли его величеству!

Эта речь вызвала ожесточенные нападки левых берлинских газет. СДПГ внесла в рейхстаг запрос, на который Гесслер 3 марта 1926 года дал следующее заверение:

«На всякое участие в открытии памятника необходимо разрешение министра. Министр дает такое разрешение только в том случае, если устроители письменно обязуются, что будет обеспечено достойное и неполитическое проведение торжества. Не в моих правилах прочитывать речь старого, заслуженного генерала до того, как он произнесет ее. События при открытии памятника августинцам побуждают меня, однако, теперь к тому, чтобы во всех случаях, когда у меня могут возникнуть сомнения, речи предварительно представлялись мне для прочтения. Лишь в этом случае я буду в состоянии нести за них политическую ответственность».

Я хорошо помню также, что Шлейхер в свойственной ему саркастической манере заметил по поводу речи Сикста фон Арнима:

— Эти старые генералы забывают, на каком свете они живут. Получился, конечно, дикий промах. Но, в общем-то, мы движемся вперед. — И, обратившись к капитану Риттеру фон Шпеку, он сказал: — Сикст фон Арним по крайней мере не угрожал объявить войну Франции, как это сделал несколько лет назад один из ваших баварских земляков.

Об ораторских подвигах моего баварского земляка, на которого намекал Шлейхер, я слышал еще в 1922 году на осенних маневрах в учебном лагере Графенвер от моего школьного товарища обер-лейтенанта Адльхоха. Речь шла о командире учебного батальона 21-го (баварского) пехотного полка в Эрлангене подполковнике Глассере. На полковом празднике в Эрлангене летом 1922 года он заявил, что уже через несколько дней французы будут выброшены из Пфальца и он надеется, что участники праздника снова будут праздновать его вместе с ним. После этого оркестр рейхсвера заиграл «Мы Францию победно разобьем…». Это было в 1922 году в Баварии!

Весьма многозначительным был тот факт, что никто из офицеров рейхсвера из министерства, из III военного округа и из традиционной войсковой части, присутствовавших на торжестве освящения памятника августинцам, не доложил о случившемся, чтобы по крайней мере хоть постфактум призвать оратора к порядку. Еще печальнее было то, что Сикст фон Арним в качестве странствующего оратора держал ту же речь тридцать или сорок раз на полковых праздниках и ни разу офицеры рейхсвера не воспрепятствовали ему.

Впрочем, это и не удивительно, если учесть, что служившие в рейхсвере офицеры Генерального штаба сами были замешаны в подобных делах. К традиционным союзам в числе других принадлежало Общество Шлиффена, представлявшее собой союз Генерального штаба кайзеровского периода. Председателем союза являлся бывший генерал-фельдмаршал фон Маккензен. В союз, который обычно проводил свои ежегодные собрания в конце февраля, входили и офицеры Генерального штаба, служившие в рейхсвере. Много лет подряд на собраниях общества в присутствии офицеров рейхсвера председатель провозглашал тост в честь кайзера. Лишь в 1930 году это чествование кайзера привело к тому, что президент Гинденбург по соображениям престижа несколько раз отказался участвовать в собраниях общества, а министр рейхсвера Тренер заявил, что кадровые офицеры рейхсвера лишь в том случае будут участвовать в собраниях, если там не будут произносить здравицу в честь кайзера. Поэтому от здравицы отказались, хотя политические взгляды членов общества не изменились. По сути дела, формально отказались от вызывающей церемонии, но не изменили точки зрения на войну 1914–1918 годов.

В 1925 году проводились сотни и сотни традиционных сборищ. Нападки на республику стали реже, но, скорее всего — как это было в случае с памятником августинцам, — не все антиреспубликанские выступления становились известны. Министерство рейхсвера, наученное горьким опытом, позаботилось о том, чтобы предотвратить протесты левых партий и пацифистских кругов, и, учитывая политическую обстановку, готово было служить «доброму делу».

«Доброму делу» на свой манер хотели служить и руководящие группы традиционных союзов. Только зачастую они делали это менее искусно. Их ораторы подчас бывали слишком откровенны. В официальных речах, представленных в Министерство рейхсвера, они были сдержанны. Зато во время неофициальной части таких мероприятий, за кружкой пива или стаканом вина, они давали волю своим чувствам. Многие члены традиционных союзов, главным образом бывшие офицеры, принадлежали к правым партиям, а чаще всего — к военным союзам или, как показали мюнхенские события, в большинстве своем были заодно с нацистами.

Беседуя как-то в 1929 году со своими сотрудниками, Шлейхер обронил такую фразу:

— От этих постоянных нападок на традиционные союзы мы избавимся только тогда, когда последний генерал старой армии окажется в Валгалле.

Что большинству этих старых господ было трудно переучиваться, это, быть может, объяснимо, но что они, находясь в весьма тесных отношениях с рейхсвером, свободно пропагандировали свои личные взгляды — это уже принципиальный вопрос, тесно связанный с будущим развитием Германии.

В каждой траурной речи в той или иной форме была заключена мысль: «Герои войны пали не напрасно». Слова красивые. Однако вопрос заключался в том, какие выводы будут сделаны из этих слов. Те выводы, какие, например, сделал из них генерал Сикст фон Арним, были для Германии роковыми. Ведь клятва верности бывшему Верховному главе государства, признание прежних военных уставов и присяги — все это было не чем иным, как призывом не соглашаться с поражением 1918 года. И то, что ораторы на сборах традиционных союзов, на открытии памятников и т. д. говорили на старый лад, это, конечно, становилось известно всей стране, ибо каждый город и почти любая деревня старались соорудить памятник своим павшим воинам. Сохранять память о павших на войне и чтить их — это может быть благородным делом. Вопрос заключается в том, какой смысл будет придан этому, какие речи будут при этом произноситься.

Однажды я видел в маленькой деревенской церкви почти примитивный, но весьма впечатляющий памятник павшим, высеченный из камня. Он представлял собой склонившегося в скорби солдата, а выведенная внизу надпись гласила: «Напрасны жертвы, напрасна смерть. О Господи, помоги нам выйти из рабства и нужды!» Эта фраза может быть воспринята либо как выражение миролюбивого желания ликвидировать последствия войны, либо как молитвенное обращение к Богу с просьбой помочь одержать победу в будущей войне.