Было сделано предположение, что большинство из них несли в себе глубоко укорененное запрещение убийства другого человека, даже на войне. Это поразительное сопротивление убийству было в значительной степени преодолено при подготовке солдат для войны во Вьетнаме и у последующих поколений молодых рекрутов тем, что инстинкт сопротивления был подавлен усиленной выработкой навыка не размышляя, по приказу открывать огонь.

Кто из нас не желал бы такого «экстазиса», экстатического превращения обыденности в нечто сногсшибательное? Каких только злодеяний, погромов, холокостов не увидел свет от обычных людей, как мы с вами, кого мощные, соблазнительные идеологии, групповое мышление и безысходность своего времени вынуждали к тому, на что бы они при других условиях ни за что бы не согласились? Как отмечал Эдмунд Бёрк в XVIII веке, для торжества зла довольно лишь молчания добрых людей. Но что произойдет, когда «добрые люди» – они же орудия зла – открыто примут его сторону, отведя свой взгляд или же потворствуя злу напускным нейтралитетом?[62] Нам известно, к примеру, что число людей, активно содействовавших злодеяниям Холокоста, было невелико. Мы также знаем, что ничтожно малым было число тех, кто открыто выступил против. Подавляющим большинством оказались безразличные, пассивные наблюдатели, испуганные и приспособившиеся, обычные люди, не выказывавшие особого интереса к тому, что выходило за рамки их понимания или ответственности – совсем как мы с вами.

Мы знаем, что работа Холокоста, как и других подобных ужасающих явлений в нашей истории, стала возможной при содействии этих простых людей. Безумных личностей наберется не так уж много в любом веке, но вот приступы массового психоза действительно случаются, потому как харизматическое безумие во всем остальном вменяемых людей соприкасается с «безумными наклонностями» и приводит их в движение. Психологическая инфекция, теневая чума действительно имеют место, и мало кто из нас наделен устойчивым иммунитетом от них. К примеру, Адольф Эйхманн был личностью ничем не примечательной и уж тем более не чудовищем – уж слишком для этого он был зауряден: чиновник, типичное «должностное лицо». Помимо прочего, в круг его обязанностей входило решение «вопросов транспортировки». Какое имело значение, куда и какой груз растоптанной гуманности везли эти поезда, если сам он пребывал в полной уверенности, что служит «высшему порядку», ценим за свою службу и, как следствие, вся его мишурная жизнь есть служение трансцендентной миссии! Благородный девиз может вдохновить на что угодно, даже на самые ужасные вещи.

Исследования, посвященные теме полицейских подразделений, задействованных как мобильные карательные отряды в Восточной Европе и на российских просторах, открывают следующий факт: те, кто в свое время присягал соблюдать закон, потом со спокойной совестью творил и злодеяния. Представ перед судом, они выдвигали в свою защиту потрясающе простой довод: ведь закон поменялся, а они всего лишь продолжали придерживаться закона! Нацисты-врачи могли и дальше соблюдать клятву Гиппократа с ее основным принципом «Не навреди», навещая свои семьи, а затем принимать участие в ужасающих экспериментах во имя псевдонауки. У них получалось жить такой теневой жизнью или притупляя чувства шнапсом, или же через расщепление: «Это моя жизнь, а это моя работа, и они существуют по отдельности одно от другого», или придумав рациональное объяснение: «Это все ради службы Новому Порядку», или считая себя участниками чего-то настолько великого, что они не могли его постичь или что-либо изменить. В противоположность распространенному мнению оказавшие сопротивление подобному насилию над собой и другими чрезвычайно редко подвергали себя смертельной опасности, в большей степени рискуя потерять службу или место в обществе. Остается только задаться вопросом: случился бы вообще Холокост и подобные ужасы, если бы простые граждане воспротивились насилию над своими душами и насилию над другими людьми.

Но чтобы не зазнаваться, не помешает вспомнить об экспериментах Стенли Милграма в Йеле, проведенных в 1960-е годы. В планах у него было побывать в Германии и попробовать определить составляющие так называемого «немецкого характера», возможную причину, приведшую эту цивилизованную нацию к коллективному варварству. С учетом того, что немало простых людей склоняется к варварству в стрессовых условиях, он разработал определенную тестовую программу. Прежде чем отправляться в Германию, он решил поставить серию экспериментов с участием обычных граждан-добровольцев, которых для этой цели приглашали прямо с улиц Нью-Хейвена. Этим обычным людям, ничем не отличающимся от нас с вами, сообщали, что они приглашены принять участие в «научных исследованиях» высшего порядка. От участников эксперимента требовалось не спеша задавать вопросы испытуемым с условием, что после каждой ошибки отвечающий получал удар тока. По мере того как испытуемые с каждым разом давали все менее верные ответы, а удары становились все чаще и сильнее, они начинали протестовать, а затем кричать при увеличении напряжения. Когда же «испытатели» не решались причинять боль испытуемым, они подвергались словесному нажиму: продолжать, делать ток сильнее и тем самым послужить науке, а кроме того, выполнить условия договора, который с ними обсудили заранее. Даже наблюдая причиняемую ими боль, значительное большинство, более 60 %, – и этот факт не может не вызывать тревоги – продолжали эксперимент и увеличивали уровень боли, как потом оказалось, воображаемой, до ужасающих уровней.

Это были вполне нормальные люди, и все же в своем большинстве они последовательно продолжали делать все больнее своему ближнему, потому что им недоставало цельности характера, смелости или нравственности или чего-то другого, чтобы отказаться и принять последствия нарушенного договора. Они не знали, что эксперимент был подстроен, разряды были ненастоящие, а «испытуемые» – приглашенные актеры – лишь притворялись, что получают удары током. Итог эксперимента был таков: д-ру Милграму оказалось незачем ехать в Германию, чтобы выяснять нюансы «немецкого характера»[63].

Тень, по всей видимости, не знает национальных границ. По правде говоря, меня всегда страшила возможность стать участником такого теста – и сейчас, и в тех далеких 1960-х, поскольку я и сам не знаю, как поступил бы с учетом обстоятельств. Легко судить других, но мы сами – как бы мы поступили в той ситуации? И как мы поступаем сейчас?[64]