Они были самыми терпеливыми и самыми упорными золотоискателями. Даже тогда, когда залежи оказывались исчерпанными, они неустанно продолжали просеивать песок.

Начиная с 1853 года появились первые признаки исчерпания богатых калифорнийских месторождений, что подтверждается данными таблицы(54).

Налоговый год — Добыто золота

==========================

1848 — 245 301

1849 — 10 151 360

1850 — 41 273 106

1851 — 75 938 232

1852 — 81 294 700

1853 — 67 613 487

1854 — 69 433 931

1855 — 55 485 395

1856 — 57 509 411

1857 — 43 628 172

1858 — 46 591 140

1859 — 45 846 599

1860 — 44 095 163

В 1870 году доход от добычи упал до 18 миллионов долларов.

Другие цифры не менее красноречивы. Тогда как численность населения в горно-промышленных районах увеличилась с 57 797 до 82 573 человек в 1850-е годы, число занятых сельским хозяйством подскочило с 1 486 до 20 836 человек". Как и в коммерции, и в области недвижимости, создавались состояния и в сельском хозяйстве. Под Сан-Хосе 150 акров, засаженных картофелем, луком и помидорами, принесли своему владельцу 200 тысяч долларов. Под Сакраменто 4 человека за один сезон заработали 40 тысяч долларов на 16 акрах картофеля. В 1851 году некто Кибур, чью ферму посетил Джон Рассел Бартлет, заработал 8 тысяч долларов, продавая на рынке Сан-Франциско лук со своих двух акров(56). Цена крупного рогатого скота поднялась с 6 до 75 долларов за голову.

Мормоны, люди особенно находчивые, были одними из первых, понявших важность сельского хозяйства для будущего Калифорнии. 500 из них под руководством капитана Ханта прибыли в 1851 году в долину реки Сан-Бернардино, купили за 75 тысяч долларов ранчо «Сан-Бернардино де Лугос» площадью 37 тысяч акров и через два года начали строительство города Солт-Лейк-Сити по проекту, разработанному Брайхемом Янгом.

Трудолюбивые, трезвые, дисциплинированные мормоны были образцовыми колонистами — фермерами, механиками, ремесленниками. «Благодаря их умению, — пишет отец Хуан Кабальериа, — прекрасная долина расцвела во всем своем богатстве»(57). Урожай зерновых в 1852 году был превосходным, и по завершении жатвы мормоны организовали большой праздник, чтобы возблагодарить Бога.

Жизнь в Сан-Бернардино текла мирно. Мормоны возвели форт для защиты от индейцев, особенно беспокойных в этот период, построили церковь, школу. Женщины шили и соревновались в искусстве изготовления знаменитых лоскутных одеял.

Несомненно, примерная жизнь этой мормонской общины является одной из самых колоритных страниц периода «золотой лихорадки», и после хаоса приисковых городов Сан-Бернардино представляется настоящим райским уголком.

Попытка с точностью описать Сан-Франциско в период «золотой лихорадки» дело не простое. Не то чтобы отсутствовали планы и описания, просто этот город, переживая множество драматических коллизий, постоянно менял свой облик. Его улицы были построены за одну неделю; целые кварталы разрушались за несколько часов. Пожары шесть раз за четыре года опустошали его. Первый случился 24 декабря 1849 года, и в огне исчез знаменитый Паркер-Хаус, самое известное здание Сан-Франциско. Едва восстановленный, он сгорел снова, и не один раз, а дважды. Еще три пожара пожирали город в 1850 году, а в 1851 -м он дважды становился добычей огня. После каждого пожара жители сразу же решительно и самоотверженно принимались за восстановительные работы. Сан-Франциско возрождался из пепла более величественным и красивым.

В 1850 году город получил признание своего городского статуса и в том же году появился в Справочнике городов, который насчитывал 2500 названий. Но его автор писал, что в этом городе «приезжих — тысячи человек, подавляющая часть горожан живет в палатках, а отдельные районы вообще не поддаются точному описанию», поэтому составитель справочника приносит свои извинения читателям(1).

По старым картам и планам понятно лишь, что город был построен в виде амфитеатра на склоне холма и обращен своим «фасадом» к заливу. Улицы пересекались под острыми углами, как повсюду в Новом Свете, независимо от конфигурации участка, а те, что были проложены перпендикулярно, карабкались к вершине холма под большим углом наклона. В 1840 году Сан-Франциско был ограничен заливом, Монтгомери-стрит, и улицами Калифорнийской, Вальехо и Пауэлла. Плаза, или Портсмутская площадь, была центром города. На ней находились таможня, средняя школа, служившая одновременно и храмом, и самые известные игорные дома. На Телеграф Хилле, холме, резко обрывающемся в залив, высился семафор — гордость жителей Сан-Франциско, который принимал сигналы и заранее оповещал торговые дома и бизнесменов о подходе судов.

В 1850 году стало очевидно, что Сан-Франциско больше не может вместить свое население. И тогда были начаты серии гигантских работ, стоимость которых оценивалась почти в полмиллиона долларов(2). Холмы срезали с помощью парового грейдера, и удалявшиеся таким образом землю и камни сбрасывали в залив, создавая насыпной участок для нового квартала, который стал деловым районом. Набережные продлили на километр, а поперечные улицы, которые их перерезали, были построены на сваях. Несколько кораблей без мачт, служивших складами, были оставлены на месте и выглядели курьезно посреди улиц.

Скажем сразу: Сан-Франциско, несмотря на свое восхитительное окружение, ничем не мог усладить глаз цивилизованного путешественника, и если город чем и подкупал, то оживленностью своих улиц, колоритностью населения, качеством своих ресторанов, разнообразием зрелищ и развлечений да кругом довольно сомнительных удовольствий, в которые оказывался вовлеченным не один рассудительный мужчина. «Все впервые прибывающие в Сан-Франциско оказываются полностью сбитыми с толку… — заметил Бейар Тейлор. — Человек не может поняты бодрствует ли он или погружен в какой-то чудесный сон»(3).

В 1849 году Сан-Франциско даже не был городом. Энергичный методистский пастор Уильям Тейлор, один из первых поселившихся в этих местах, категоричен: это «палаточный лагерь».

«Ни одного кирпичного дома, и всего несколько деревянных; и ни набережной, ни пирса в порту. И если бы не было нескольких саманных домов, можно было бы легко вообразить, что этот город всего лишь лагерь расположившегося на привал большого каравана, пришедшего накануне, чтобы здесь переночевать; город насчитывал тогда около 20 тысяч жителей»(4).