Венецианские маски! Это была единственная оригинальная идея да Понте! Но во время венецианского карнавала не обойтись без искусства соблазна. Только в этом случае вышло бы что-нибудь стоящее. Сейчас же бал Дон Жуана был похож на полную неразбериху. Искусство соблазна сводилось еще к одной безуспешной попытке распутника овладеть Церлиной. Это было безвкусно, грубо и отвратительно! Хороша была только идея венецианского карнавала. Да, это была гениальная идея, словно она пришла в голову самому Джакомо Казанове! Почему бы и нет? Почему она не могла стать его идеей? С самой первой минуты пребывания во дворце графа Пахты Казанова собирался устроить прием. Праздник для всех, который каким-то образом должен быть связан с этой оперой. Пусть это будет венецианский карнавал! Внезапно Казанову охватило беспокойство, вызванное этой мыслью. Нет, он не мог более оставаться в театре. Не мог смотреть на плохую игру! Ему не терпелось создать что-то прекрасное, живое и остроумное. Ему хотелось противопоставить этому вялому кривлянью что-то в собственной постановке.

Казанова подал знак Паоло, и они почти беззвучно покинули театр.

— Надеюсь, что тебе это не понравилось? — спросил синьор Джакомо своего слугу.

— Все-таки мне понравилась мелодия «Viva la liberta!», синьор Джакомо. Она очаровывает своей новизной.

— Ты ее запомнил?

— Да, каждую ноту. Она все еще звучит у меня в голове.

— Хорошо, Паоло. Это отлично. Вскоре ты сможешь сыграть ее перед многочисленной аудиторией.

— Я, синьор Джакомо? Неужели вы позволите мне ее сыграть?

— Посмотрим. Подожди. Джакомо Казанова обязательно что-нибудь придумает.

После завтрака Моцарт медленно спустился по склону. Да, он был прав: на завтрак подали молодого и очень нежного на вкус фазана, слегка подкопченного, с ароматом шпика. Жаркое было полито соусом из каштанов. Моцарт запивал мясо красным вином и, похоже, выпил пару лишних бокалов. Нельзя было оставлять полупустой бутылку такого вина. Вино было отличное, как тяжелая огненная лава, мягко окутавшая все тело. Теперь больше всего Моцарту хотелось прилечь. В конце концов, он слишком устал.

Маэстро неуклюже вошел в дом. Только сейчас он обратил внимание на необыкновенную тишину. В этой деревенской глуши каждый оставался наедине с самим собой. Слышно было едва уловимое потрескивание огня в камине, тиканье часов, скрип половиц. Молчаливо глядели картины с деревянных панелей. Стены были украшены натюрмортами из фруктов, виноградных листьев и цветов, изображавших вечную весну. Моцарт ударил по двум клавишам клавесина. Звуки разлились по теплой и благоухающей комнате, словно песня диковинной птицы. Композитор невольно съежился.

Он снова поднялся и подошел к окну. Нужно было писать, писать и писать. Все кругом ждало этого. Но Моцарт вдруг понял, что ему не хватает городского шума.

Может быть, ему все-таки нужен этот шум для творчества? С ним сливались его ноты… Нужно отделаться от этих мыслей. Они не имеют значения. Нужно творить. Все давно уже ждут, когда он закончит оперу. Сегодня утром да Понте наконец-то дал ему текст последней серенады. Как и следовало ожидать, текст был бездарен: что-то о медоточивых устах и нежных сердцах. Кроме того, еще что-то о неутолимом желании. Звучала постоянная просьба: «Красавица, подойди к окну. Наконец-то подойди к окну…»

Эта небольшая серенада для красавца Луиджи… Да, черт побери, Моцарт начнет именно с нее, а затем перейдет и к остальному. Итак, Луиджи стоит под окном красавицы. На голове шляпа с белыми перьями. В руках мандолина. Можно без труда представить такую картину. Стройный парень похож на пылающую свечу. Белые перья походили на пламя. Моцарт снова ненадолго присел к клавесину. Сыграл пару аккордов. Затем пальцы стали двигаться сами и позабыли эти аккорды. Они просто играли. Хотелось сыграть что-нибудь не связанное с оперой. Все равно Моцарт был уже на пути к ней. Пальцы перебирали клавиши, получалась какая-то мелодия. Моцарт играл ее, чтобы просто немного отвлечься. Отрывок из концерта, каденция. Может быть, это будет каденция для еще не созданного концерта… Концерта, рождавшегося прямо на глазах. Нет, достаточно! Нужно опять возвращаться к опере!

Итак, прозвучало несколько аккордов. В руках Дом Жуана мандолина. Ах, Йозефа положила нотную бумагу на круглый столик. Там лежала целая стопка листов, будто для небольшой серенады или хорошего финала нужны сотни страниц! Моцарт опять встал. Вместо того чтобы подойти к столу за бумагой, он направился к окну. Стал ходить взад и вперед по комнате. Усталость одолевала. Так часто бывало за городом. Иногда на свежем воздухе Моцарт испытывал невероятную усталость. Наверное, это было связано с тишиной и торжественным величием природы. Здесь, в деревне, хотя пейзажи и манили к себе, но в то же время нагоняли скуку. Вообще-то Моцарту деревня нравилась меньше, чем город. Его мало кто понимал, но временами композитор просто ненавидел деревню.

Йозефа была внизу, во дворе, ходила туда-сюда. Она успела переодеться — теперь на ней было простое платье. Да, что-то вроде одежды крестьянки или пастушки, как на цветной миниатюре с розовыми кустами и небольшими качелями в сени огромных деревьев. Рукава платья были короткими, поэтому виднелись обнаженные руки Йозефы. Сильные руки. Талию подчеркивал золотистый пояс с прикрепленными к нему платками. Целое небольшое море платков. Моцарт не мог понять их предназначения. Ко всему прочему на Йозефе были розовые чулки очень тонкой работы, из итальянского шелка. Неужели они гармонировали с такой простой одеждой и цветными платками? Нет, ничто не сочеталось. Это был плод фантазии Йозефы. Она любила подобные наряды и то шокировала, то веселила ими весь город. Йозефа полагала, что примадонна должна оделяться необычно, нет, скорее, неповторимо.

Йозефа делала вид, будто читает книгу. Держа книгу в руке, она ходила взад и вперед по двору. Взад и вперед. Туда-сюда. Туда-сюда. Невозможно было оторваться от нее. Туда-сюда, как маятник. Эта картина плясала перед глазами и завораживала. Так мог подавлять только какой-нибудь живописный пейзаж. Йозефа была… Кем же была для него Йозефа? Она была приятельницей, да, хорошей приятельницей. В конце концов, они давно знакомы. Еще с Зальцбурга. Как же это произошло? Йозефа приехала с семьей в Зальцбург. Со своим мужем, с Францем. Действительно, Франц тоже был там. Моцарт уже точно и не помнил, потому что Франц ничем не выделялся. На фоне своей жены он терялся, превращался в немого спутника, который порой покашливал, особенно в неподходящий момент. Верно, он прокашлялся. Значит, Франц все-таки приезжал вместе с Йозефой в Зальцбург. Чета Душеков приехала в гости незадолго до того, как Моцарт отправился с матерью в долгое путешествие по Европе. Ему нужно было подыскать себе место, какую-то должность или пост. Но тогда никто не нуждался в композиторе и капельмейстере Моцарте — ни князья, ни герцоги, ни императоры. Поэтому Моцарт вернулся назад, но уже один. После злополучных дней в Париже, где мать умерла от сердечного приступа, Моцарт приполз домой, в Зальцбург. Назад, в подчинение к отцу, который обвинил сына в смерти матери. Эту потерю уже ничем нельзя было восполнить…