Слева, чуть дальше, видны тачанки, так и есть: три штуки — расположены в ложбине, та служит им естественным укрытием…

«Грамотно!» — едва успеваю отметить про себя, как мой взгляд падает вниз. На моем пути лежит что-то серое, покрытое слоем пыли… Напоминающее большой бесформенный мешок. Когда до непонятного предмета остается с десяток метров, мешок внезапно оживает, начиная беспомощно бить по воздуху вытянувшимся из него копытом. Разнося вокруг себя жалобное, умоляющее ржание… Рядом еще один, тоже будто бы куль, но уже меньше… Подъехав еще ближе, вижу, что это упавший всадник. Голова раскроена напрочь — так, что и лица не опознать… Валяющаяся поблизости мятая папаха с красным верхом втоптана копытами в землю. Чья-то спина в сером башлыке прямо на ходу, не спешиваясь, скидывает с плеча винтовку, направляя ствол вниз…

Сухой звук выстрела позади меня заставляет навсегда замолчать агонизирующее в муках животное.

То тут, то там на земле лежат убитые и раненые — пока я добираюсь до околицы, успеваю насчитать про себя с десяток раскинутых в пыли людей…

Вот и те самые окопы. Спрыгнув с Жанны, торопливо бросаю поводья какому-то вовремя подвернувшемуся уряднику:

— Головой ответишь!..

Не дожидаясь реакции, скатываюсь в яму, поскальзываясь на сырой земле. Все же успевая услышать летящее вслед: «Давшегродие…» И на том — пожалуйста!..

Здесь уже нечего ловить — я приземляюсь ногами прямо во что-то мягкое и скользкое. Рвотный позыв плотным комом подкатывает к горлу — истоптанное ногами тело вражеского солдата рассечено почти надвое. С искривленного смертной гримасой лица в застывшем ужасе на меня глядят нехарактерно широко открытые для азиата глаза.

Это первый японский солдат, увиденный мною вблизи за всю эту войну. На короткий миг я останавливаюсь перед ним, будто оцепенев. Пока я всматриваюсь в лицо убитого врага, не в силах оторвать взгляда, перед глазами возникает мостик «Суворова» и строй серых броненосцев, один за другим ложащихся на параллельный русской эскадре курс. Вздрагивающая от попаданий палуба под ногами, чиркающие о металл осколки. Запах крови и шимозы повсюду… Объятый пламенем, словно гигантский костер, «Николай Первый», выдерживающий единовременный огонь лучших военных кораблей Страны восходящего солнца. Скрещенные лучи прожекторов и облако пара над быстро уходящим под воду русским миноносцем… Скорые похороны погибших и фотография семьи Матавкина, которую бережно убираю со стола.

И почему-то неожиданно те двенадцать девочек в белых платьицах, что очень волнуясь поют гимн России в набитом офицерами зале. Переполненном теми, кто должен был остаться в холодных водах моря с чужим названием…

Тряхнув головой, я сбрасываю охватившее меня наваждение, вновь впуская в разум шум от топота копыт, криков и редких, но все еще раздающихся где-то выстрелов.

Ты не более чем мой враг. Убитый на сей раз, опасный и коварный. Но — и не менее. Там же, чуть дальше по окопу, тоже есть враги, пока еще живые… Пока. А я сейчас — офицер той страны, которой вы объявили войну, и обязан вас спасти!

Спешно пробираясь по окопу и расталкивая плечами казаков, драгун с пехотинцами и еще, еще кого-то, я несколько раз перешагиваю через изрубленные тела в мундирах защитного цвета. Наши явно постарались на славу… Отмечаю про себя, что японцы, похоже, все же лучше готовы к этой войне… Во всяком случае, в цвете формы — уж точно!

А вот наконец и те самые живые… Запыхавшись, я добегаю до плотного людского кольца. С трудом протиснувшись через стену любопытных, оказываюсь лицом к лицу перед тридцатью-сорока безоружными противниками. Сбившиеся в кучу солдаты беспокойно оглядываются по сторонам, испуганно перешептываясь. Впереди, особняком, офицер с белым от волнения лицом. Изо всех сил старающийся держаться достойно и даже с неким вызовом случившимся обстоятельствам. Из носа стекает красная струйка — видно, кто-то уже хорошо приложился.

— …Петлю смастерить, да на то дерево обезьяна поганого… — Подъесаул лет сорока с силой толкает лейтенанта прикладом в сторону цветущей липы. Тот чуть не падает, едва устояв на ногах. — Ты, с-сука, команду стрелять давал?!. Есть у кого веревка, братцы?.. — оборачивается казак к окружающим.

— Найдется, конечно, какой разговор?.. Для такого дела… — вразнобой поддерживают из толпы.

— А энтих положить враз… — не унимается тот, с ненавистью передергивая затвор. — Чтоб неповадно было…

Беспомощно оглядываюсь: из офицеров поблизости лишь этот самый подъесаул да несколько унтеров. Толпа меж тем все наседает, суживая пленникам пространство, — в глаза ударяет блик от чьей-то занесенной шашки, что вот-вот опустится на голову японца, и тогда… Тогда хана им всем, как пить дать!

— Не сметь!.. — Рука уже сама, отдельно от разума, расстегивает кобуру. Застежка никак не поддается, сволочь!.. Даже не сознавая, что делаю, я делаю шаг вперед, занимая место между японским лейтенантом и казаком. Кобура наконец побеждена, и в ладонь удобно ложится прохладная рукоять.

Тот ошарашенно вперивается в меня белесыми глазками. Печать непонимания на обтянутом тонкой кожей лице с длинными усиками быстро перетекает в выражение стойкой, холодной ненависти. Нестройный гомон вокруг мигом смолкает, и на меня устремляются взгляды сотни пар глаз, с интересом ожидающих развязки действа. Но в то же время все внимание переключается от пленных, что уже неплохо!

Кисть руки казака неторопливо, но уверенно ложится на эфес шашки. Обхватив рукоять двумя пальцами, он приподымает ее на пару сантиметров — так, чтобы из ножен показалась сталь лезвия. После чего резко роняет, отпустив.

— А вы что за птица такая? — Неторопливо, как бы вальяжно, делает ко мне полшага, не отводя взгляда. Блестящие газыри его черкески вот-вот соприкоснутся с гимнастеркой.

— Приказ генерала Мищенко: сдавшихся не трогать, — тихо цежу я сквозь зубы по слогам, не выпуская пистолета, но и не вынимая его наружу. — Я адъютант его превосходительства!..

Знакомая фамилия вроде бы производит отрезвляющее действие, но страх потерять авторитет у подчиненных делает свое дело. И казак оборачивается назад.

Не, ну не настолько же грязно? Зачем, зачем толпу заводить, дурень? Чего тебе стоит просто отойти молча в сторону?!. Капелька пота падает со лба на лицо. От напряжения тело уподобилось взведенной пружине. Я угадал.

— В моей сотне… — возвышает он голос, — четверо погибших… — Отчего-то не успевает договорить.

— Ай… — слышится чей-то громкий, визгливый выкрик. И в ту же секунду, подобно волне, передние ряды откатываются назад, тесня позади стоящих.

Что-то сзади, за спиной? Прямо за ней должен стоять офицер!.. Все взоры устремлены именно туда. Даже подъесаул, открыв рот от удивления, замер, как окаменел… Что там? Занесенная над головой японская сабля? Еще один миг, и?..

Резко оборачиваюсь. Только что стоявший на ногах лейтенант, сжавшись в комок, сидит на корточках, опустив голову. С силой прижав руки к животу. Что слу… Глядя вниз, я не могу понять, что с ним. Спазм? Кто-то выстрелил? В пыль под японцем падает несколько темных капель… И тут до меня наконец доходит.