– Ну и что? Набойки как набойки, ничего уж такого особенного…

– Да дядя Василь туфли сшил!

Александр обалдело уставился на лакированную обувку:

– Постой-постой, ты серьезно хочешь сказать, что этот ваш кустарь-одиночка без мотора тачает лаковую обувь? Интересно бы знать: как это у него получается?

Он, разумеется, плохо представлял себе процесс лакирования кожи, а если честно – не представлял его вовсе, но был уверен: в условиях маленькой мастерской получить лаковую кожи практически невозможно![80] И если неведомый ему мастер «дядя Василь» это умеет – честь и хвала ему!

Вслух же Белов лишь заметил:

– Сто́ящие тапочки, – и тут же спросил: – Ну и что с этим дядей Василем стряслось? И уж до кучи: как мне к тебе обращаться, чудо с косичками?

– Ой! Так Лида ж я…

– Очень приятно. Ну?

– Так вот, я и говорю: дядя Василь, как узнал, что Лешика на фронте… ну, что он без ноги остался… Он три дня в подвальчике у себя сидел – водку пил. А потом… – Лида запнулась, но твердо закончила: – Потом пошел в магазин. А по дороге… идет и ругается на всю улицу… нехорошими словами. Кричит, мол, зачем ему эта Польша понадобилась?! Вот, мол, кому понадобилась, тот пусть своих сыновей и шлет на смерть. Вот… А военный патруль его забрал. А он идти не хотел – его прикладом, в живот. А потом пришел участковый и сказал, что дяде Василю два года ссылки дали: он товарища Сталина… ой! – она замолчала и жалобно посмотрела на Сашку.

Белов задумался. В принципе, все было ясно: пьяный дурак обругал Сталина и правительство. Ну, ему и впаяли. Да не по полной программе, а пожалели старика, дав колонию-поселение, чтобы остыл. И то, что он с патрулем по пьяни задрался – тоже понятно. А красноармейцы в такой ситуации шутить не станут. И не должны. У них – приказ. Но как вот этой красавице объяснить, что сапожник сам виноват? А если так?..

– Слушай, Лида. А вот скажи-ка мне: вот если водитель грузовиком человека насмерть сбил или покалечил, он виноват?

– Ну… да… – девочка не понимала еще, к чему он клонит. – Он же грузовиком управлял…

– А вот если он еще и пьяным был при этом? Он как, сильнее виноват?

– Н-ну… наверное…

– Ясно – сильнее такой шофер виноват, – сказал кто-то из толпы. – Выпил – нечего за руль лезть!

– А если он еще и с милиционером подрался?

– Конечно, виноват! Нечего пьяным на дорогу лезть! Да такого сажать! И за человека, и за драку, и за пьянку! – нестройно зашумели все.

Александр поднял руку:

– Тише, ребята. Лида, вот смотри: дяде Василю, конечно, плохо – сына… Убит или покалечен?

Лида вздрогнула, поежилась:

– Ноги у него… Одну – по колено отрезали, другую… там ступня… в общем…

– Понятно. Ну так вот: у него сына покалечило. Плохо и очень жалко, но война – на то и война. И меня могли убить или покалечить, и многие из тех, с кем я вместе сражался, убиты или ранены. Это – страшно, это – плохо, это… – он задумался и рубанул рукой воздух: – Но так надо! Мы деремся за правое дело, за счастье, которое для всех! Иногда кто-то должен за это заплатить: здоровьем или даже самой жизнью. И мы готовы платить такую цену! За право наших детей, за право тех, кто придет после нас, жить так, как должно жить человеку! И сын дяди Василя дрался за всех, в том числе – и за своего отца! А тот не понял этого и оскорбил, унизил и своего сына, и всех тех, кто уже погиб и еще погибнет за правое дело. Он – рабочий, отличный сапожник, и вдруг пошел против пролетарского дела. Зачем? Почему?

Он взял за руку Лиду и вдруг рывком притянул ее к себе. Девушка пискнула и зажмурилась, ожидая, видимо, что Александр ее ударит… или поцелует. Но тот просто дождался, пока Лида откроет глаза. Он вперился в нее своим взглядом и спокойно, но твердо произнес:

– Ты не знаешь ответа на мой вопрос? Врешь, знаешь. Просто не хочешь признаваться самой себе. Разве первый раз дядя Василь говорил что-то против Советской России, против нашего правительства, против наших законов? Разве он не ходил в церковь на религиозные праздники? Что, я не прав?

Лида словно в забытьи кивнула головой. Сашка продолжил:

– А куда же смотрела ты – пионерка, комсомолка? Куда смотрели вы все, если видели, что рядом с вами живет чужой человек? Всем нам чужой? Молчали и думали: не наше это дело? А чье? Чье?

Он снова рванул девушку на себя:

– Ты! Ты спросила меня об этом и переложила на меня свои проблемы и заботы! Не подошла и не сказала: Сашка, помоги, я не знаю, как быть! Ты просто сказала: так неправильно, а подразумевала – РАЗБЕРИСЬ! Реши, ты же сильный, ты же – Сталин! Не стыдно?! Я – такой же, как вы, но этого вы видеть не хотите! Я с удовольствием погонял бы с Димкой в футбол, походил с Мусей по старому городу, а с тобой, Лида, – он прищурился, – с тобой мог бы и на танцы сходить… Но для этого надо, чтобы вы – вы все! – взялись за работу! И сняли хоть маленькую крошку с моих плеч, с плеч моего отца, с товарища Кирова, Димитрова, Берии, Ворошилова, Молотова и всех-всех-всех! Сделайте так, это в ваших силах! Если чего не знаете, спросите старших товарищей, они помогут! Но вы – вы должны захотеть работать! Строить наш новый мир!

– А… – начал кто-то. – А вот что Лидка должна была сделать?..

– Очень просто. Сказать милиционеру, что Василь-сапожник пьет и ругает советскую власть. И тогда его не отправили бы в исправительную колонию, а просто поговорили бы. Ну штрафанули бы, ну пятнадцать суток влепили, а теперь – теперь уже ничего не исправишь. И виноваты в этом вы!..

На следующий день Сашка уезжал. Проводить его пришли не только все те, кто присутствовал на комсомольском собрании, но еще и множество тех, кто не смог побывать там по каким-то причинам или кого не сумели вчера найти добровольные гонцы. Толпа мальчишек, девчонок, юношей и девушек затопила вокзал, вызвав у дежурных милиционеров сперва улыбки, потом – легкую тревогу, а под конец – нешуточное волнение. Ведь собравшихся – слишком много! Уж не манифестацию какую затеяли пионерия с комсомолией?..

Но оказалось, что это просто провожали сына Сталина – паренька, которого знал в лицо не только весь Советский Союз, а и весь Союз Социалистических стран. Да и в других странах многие узнали бы Александра Белова-Сталина. Увидев его, милиция успокоилась: пусть проводят своего героя, своего молодого вождя. Кто бы им мешал?

А Сашка, усевшись в поезд до Орши, откуда собирался лететь в Москву рейсовым дирижаблем, еще раз прокрутил в голове вчерашний и сегодняшний митинги и остался очень доволен. Вот они – новое поколение новых людей! Те самые, которые такой большой кровью заплатили за победу сорок пятого года. Тогда это поколение понесло такие страшные потери, что задор революционного строительства очень быстро сошел на нет – буквально за пару поколений. Но здесь – здесь он сделает все, чтобы эти ребята и девчата не полегли на полях сражений, не сгинули в партизанских лагерях и гестаповских застенках. Они выживут – почти все, и будут яростно и упорно строить новое государство, новый строй, новую жизнь!