Обижалась.

Злилась порой. И, честно говоря, специализацию нынешнюю выбрала потому, что знала: мама не одобрит… получается, что так неправильно? А как правильно? Просто любить, ничего не требуя взамен?

– Я устроил его в обыкновенную школу. В конце концов, Гошенька никогда не выказывал страсти к учебе, – продолжал Егор Станиславович. – И если так, то какая разница, где он доучивается. Конечно, в школе Мирочке не нравилось. После гимназии та казалась… бедной. И была бедной. И никто не собирался возиться с Гошенькой, искать к нему индивидуальный подход.

Он вздохнул:

– Признаю, во многом, что случилось дальше, есть моя вина. И оправдать ее нечем. Мне оказалось проще отступить, позволить событиям развиваться своим чередом, нежели изменить что-то. И да, я часто думаю, как бы сложилась наша жизнь, если бы у меня хватило душевных сил разорвать эту связь Миры с сыном… или не разорвать, но хотя бы ослабить. Я ведь подумывал отправить Гошку в закрытую школу. У меня были связи, устроили бы… есть специальные заведения для трудных подростков. Но стоило заикнуться о таком, как Мира заявила, что подаст на развод… шантаж чистой воды… но у нее тогда начались проблемы с сердцем, она разволновалась… попала в больницу… и я испугался, что если сделаю так, как хотел, то с Мирой случится инфаркт.

Он потер переносицу.

– Нас всех изуродовала любовь… меня к Мире, ее – к сыну… а его… он быстро освоился. Стал лидером. Ему нравилось… все-таки, несмотря на его нежелание учиться, Гоша был куда более образован, чем большинство сверстников, и это добавляло ему авторитета.

Людмила покосилась на Стаса.

Сидел ровно, руки на колени положил, спина прямая. Слушает. Серьезный такой… а у него дети есть? Вряд ли, Мишка бы о племянниках упомянул… и обручального кольца Стас не носит. Но это ни о чем не говорит, потому что многие мужчины полагают обручальное кольцо – лишним украшением. Людмиле ли не знать… в тот раз она и вправду понадеялась, что сложится.

Серьезные отношения.

И мама в кои-то веки помалкивает, не спешит доказывать, что выбор Людмилы неудачен. Правда, упомянула, что затягивать со свадьбой не след, возраст-то не девичий… двадцать два уже, старость не за горами. Она почему-то всегда боялась этой старости, не своей, а Людмилиной, как будто свадьба могла ее отсрочить.

Влад же о свадьбе заговаривать не спешил.

Он был деловит и постоянно занят, но все одно находил время для Людмилы… звонки, цветы… иногда – дни, проведенные вместе. Но чаще – часы. А она, дурочка, размечталась, нарисовала себе идеальную совместную жизнь с домом и двумя детьми. Кошку еще, потому что кошек Людмила любила, но у мамы на кошачью шерсть аллергия была…

Все вскрылось, когда на работу к Людмиле пришла женщина в роскошном вязаном пальто. Помимо пальто и очаровательной сумочки, явно немалой стоимости, у женщины было обручальное кольцо и визгливый голос. Скандал, ею учиненный, слышали многие. А кто не слышал, тому пересказали…

Стыдно.

И сейчас стыдно, стоило вспомнить, как Людмила краской залилась.

А Влад тогда исчез, не стал ни извиняться, ни объясняться, только буркнул, что не стоит ему больше звонить. Людмила и не собиралась.

– …Классная руководительница как-то сказала, что Гошенька притих, и это не к добру. А Мирочка, конечно, решила, что он уже вырос, осознал, что его поведение неприемлемо, а классная дама просто относится к Гошеньке предвзято, – Егор Станиславович вздохнул. – Месяца не прошло, как нас вызвали в милицию… тогда еще милицию. Гошку задержали. За ограбление ларька. В составе группы, кажется, это так называется… он и не отпирался. Сказал, что это прикольно… скучно жить ему стало, видишь ли… собрал банду… эта банда всю школу терроризировала. Оказывается, Мирославе жаловались, но она мне о том не рассказывала. Боялась, что я Гошку отправлю… и надо было бы, но… у нее вновь сердце прихватило.

…У мамы Людмилиной сердце тоже прихватывало время от времени, как правило тогда, когда Людмила собиралась совершить очередную глупость. Естественно, глупость по маминому мнению. И поначалу Людмила верила этим приступам.

Пугалась.

Да и потом, когда поняла, что все эти болезни – лишь игра, все равно чувствовала себя неудобно, словно отказывала маме в праве действительно заболеть.

– Она попала в больницу. Вопрос с Гошкой пришлось улаживать… представили хулиганской выходкой, да так оно по сути и было. Он поклялся, что никогда больше не сделает ничего подобного… Мирочка поверила. Я же стал названивать в школу. Чувствовал, что не все так гладко, хотя на некоторое время и вправду воцарились тишь да благодать.

Он фыркнул и снял очки. А ведь взгляд у него молодой.

Сколько ему лет?

Спрашивать неудобно, да и зачем? Какое отношение возраст Егора Станиславовича имеет к нынешнему делу?

– Тогда-то и начало выплывать всякое… про их банду… братство, так Гошка это называл… пятеро пацанов, возомнивших себя крутыми. Они травили одноклассников, отбирали деньги, заставляли воровать, некоторых избивали… и даже учителя боялись с ними связываться. Тогда, разобравшись, я все-таки отослал Гошку. Всего на год… собирался сначала на пять лет, но Мира… Да и я тоже… постоянные упреки, скандалы… я, видите ли, виноват, что он вырос таким. Мальчику просто не хватало мужского воспитания. Я же слишком занят был, чтобы заниматься им. И не поверите, но постепенно я и вправду начал чувствовать вину. Гошка вернулся на каникулы тихим-тихим, вежливым. Будто другой человек. Я и решил, что хватит с него, что он все понял, осознал и не повторит ошибок.

Егор Станиславович тяжко вздохнул:

– Он окончил школу. Поступил… точнее, Мирочка устроила ему поступление, спасая от армии. Некоторое время он учился даже, а на втором курсе его задержали. Распространение наркотиков. Срок грозил немалый, и… не стану говорить, во что нам обошлось замять это дело. Естественно, из университета Гошку выставили. Мирочка тут же устроила в другой… Гошка клялся и божился, что наркотики – не его, что приятель попросил подержать у себя пакет, а он знать не знал, что в пакете. И он так правдоподобно рассказывал о приятеле этом… так каялся…

– Вы поверили? – Стас подал голос.

– Да. Я… я хотел верить.

Второй раз Егор не попался.

Он полагал себя умным, куда умней, чем считал отец, который, по мнению Гошки, не видел ничего дальше собственного носа. Мать он вообще полагал существом на редкость бестолковым, готовым поверить всему, что Гошка скажет.

Правда, при этой бестолковости она, следовало признать, была куда полезней отца.

Как бы там ни было, но Гошка намеревался жить собственною жизнью.

Красиво.

Правда, на красивую жизнь требовались деньги, и, конечно, мать совала, понимая, что у молодого человека имеются свои потребности, но ее подачки были ничтожно малы. У папаши бабки водились, но он проникаться Гошкиными нуждами не спешил. И в единственный раз, когда Гошка заговорил о деньгах напрямую, отец хмыкнул и сказал: