Они удалились в кабинет главного констебля. Кофе для троих, бренди для двоих, сигара для одного. Макуильям раскурил трубку. Тримбл страдал от обычного самонавязанного воздержания. Вытянув ноги к огню, мистер Пейн отпустил несколько высокомудрых замечаний о марках и купажах коньяка, а после заметил:

— Я в долгу перед вами за восхитительный ужин, мой дорогой главный констебль. Вы были совершенно правы, настаивая, что не стоит портить его разговорами о делах. Те, кто говорит, что надо сочетать приятное с полезным, не умеют наслаждаться первым и извлекать выгоду из второго. — Он посмотрел на часы: — Мне уже пора ехать. Понадобится по меньшей мере три четверти часа, чтобы добраться домой. У меня новая машина, «фенвик-твенти». Полагаю, вы такую еще не видели. Она первая этой модели не на экспорт. Думаю, она будет превосходна, хотя подвеска кажется мне...

Пять минут мистер Пейн анализировал подвеску своей новой машины с познаниями и пылом знатока, которые сделали бы честь механику, а потом сказал:

— Ну, как я и говорил, мне пора ехать. Но прежде вам, наверное, хотелось бы узнать про миссис Порфир?

— В общем и целом, — отозвался с совершенно серьезной миной главный констебль. — Разве не так, суперинтендант?

— Вот именно, — самодовольно сказал мистер Пейн. — К счастью, это займет не больше пяти минут. Беседа с вами так меня увлекла, что я уже задержался дольше, чем рассчитывал. Дела миссис Порфир я веду много лет и могу сказать, что все они у меня в голове.

— Главным образом нам хотелось бы знать, — терпеливо сказал Макуильям, — как эта вдова, считавшаяся не имеющей гроша за душой, оказалась богатой женщиной.

Мистер Пейн поджал губы.

— Богатой, да-да, — протянул он. — Пожалуй, можно назвать ее богатой. Ее наследство составит, полагаю, около восьмидесяти тысяч фунтов.

— Восемьдесят тысяч!

— Приблизительно. Возможно, больше. У меня нет при себе последних биржевых котировок. В последнее время акции из наиболее крупных ее пакетов несколько упали в цене. Налог на наследство, как вам, без сомнения, известно, рассчитывается исходя из цен на момент смерти. А потому очень важно испустить дух в подходящий момент. Но простоты ради скажем — восемьдесят тысяч. Полгода назад сумма была бы значительнее. Назовем ее условно богатой.

— Но почему?..

Мистер Пейн махнул пухлой ручкой.

— Я прекрасно помню ваш вопрос. Вам незачем трудиться его повторять. Вы сбиты с толку, что эта как будто не имеющая гроша за душой вдова владела внушительным состоянием. А вам не приходило в голову, сэр, что простым объяснением может стать тот факт, что она не была не только бедной, но не была и вдовой?

Мистер Пейн помолчал достаточно долго, чтобы главный констебль понял, что от него ожидается какой-то ответ.

— Нет. Откровенно говоря, мне это на ум не приходило.

На это мистер Пейн со снисходительной укоризной покачал головой.

— Ну и ну, — сказал он. — Разве не достаточно знакома уловка, благодаря которой всевозможное движимое имущество — и зачастую довольно внушительное — находится во владении А для пользования и выгоды Б?

— Разумеется, я слышал о собственности по доверенности и тому подобном.

— Собственность по доверенности и тому подобное, как вы столь пренебрежительно выразились, основа жизни стряпчих. Тут речь не об управлении по доверенности в строго юридическом смысле слова. Но это так, кстати. Я лишь несколько удивлен тем, что, когда скончавшаяся особа оказалась владелицей большого состояния, не было тут же выдвинуто предположение, что где-то поблизости есть муж, который по собственным причинам предпочел передать эту собственность ей. Это обычный процесс, известный непрофессионалам как «поместить на имя жены».

— Значит, все эти деньги, — вмешался суперинтендант, который не мог больше сдерживаться, — на самом деле принадлежат мистеру Порфиру.

— О нет, нет! — Мистер Пейн был явно шокирован. — Это свело бы на нет саму суть сделки. Я очень плохо объяснил, если у вас возникла такая мысль. Собственность была — и должна была быть — во владении исключительно, безвозвратно жены. Она могла распоряжаться ей как пожелает.

— Ну хорошо, — не унимался Тримбл. — Почему же она жила так бедно, а не распоряжалась ею?

Мистер Пейн поглядел на него с видом доброжелательного школьного учителя.

— Кажется, я вас понимаю. Но вопрос не вполне точно сформулирован. На деле миссис Порфир собственностью распоряжалась. Истинный вопрос в том, почему она распоряжалась ею именно так, а не иначе.

— Вот именно, — вмешался Макуильям. — Мы все слышали: богатый человек попадает в затруднительную ситуацию и, когда на него обрушиваются кредиторы, оказывается нищим, потому что все принадлежит его жене. Это старейшее мошенничество на свете. Но я никогда не слышал, чтобы это делалось в пользу жены, которая не живет со своим мужем, не говоря уж о жене, которая готова жить в бедности.

— А вот это, — сказал мистер Пейн, — очень уместное и рациональное замечание. Поднятую вами проблему я и сам старался не раз разрешить за то время, что вел дела данной особы. Ответ, по-моему, кроется в ее характере, и дать его может только тот, кто знает ее много лучше меня. Мое личное знакомство с ней, могу сказать, было самым поверхностным, но у меня есть теория, и, полагаю, она скорее всего верна. Перед тем как изложить ее вам, хотел бы задать вопрос. Исходя из данных вашего расследования, вы сочли бы миссис Порфир в целом нормальной?

Главный констебль улыбнулся.

— Довольно странно, — сказал он, — но именно этот вопрос я не далее как вчера задал одному джентльмену, ее знавшему.

— Ага! И какой ответ вы получили?

— «Да» и «нет».

— Вам этот ответ показался полезным?

— Учитывая, что я узнал сегодня вечером, полагаю, да. Мой информатор предположил, что ненормальность миссис Порфир, если это так можно назвать, заключается в том простом факте, что она была исключительно хорошей женщиной.

Мистер Пейн медленно кивнул.

— Да, — прошептал он. — Да. Это единственно возможное объяснение. Не только исключительно хорошей, но и более обыкновенного упрямой. А еще довольно глупой. Достойно сожаления, что часто эти три определения идут рука об руку. С одной стороны, покойная особа, с другой — муж, у которого не только хватило ума оценить ее качества и понять, какую огромную пользу из них можно извлечь, но который готов был на них поставить. Ведь, уж поверьте, от таких рисков волосы дыбом встанут. Он, наверное, знал ее необычайно хорошо, гораздо лучше, чем большинство мужей знают своих жен. В конце-то концов, ни одна нормальная женщина и пяти минут не стала бы с этим мириться.

— Надеюсь, вы понимаете, — сказал Макуильям, — что ни мистер Тримбл, ни я ни малейшего понятия не имеем, к чему вы клоните?

— Разве? Прошу меня простить. Я так давно имею дело с этой странной ситуацией, что стал воспринимать ее как данность. Тогда вот вам история в двух словах. Много лет назад, когда они только поженились, мистер Порфир завел привычку отдавать свои сбережения на сохранение жене. Она была бережливой и недалекой в той же мере, в какой была — как вы согласитесь — хорошей. Он же был мотом и умницей, раз уж мы взялись давать нравственные оценки. Такой брак, сказали бы вы, долго не длится. Союз сердец не выдержал, а вот юридический устоял. Во-первых, миссис Порфир была не из тех, кто способен даже подумать о разводе. Во-вторых, их брак вполне устраивал Порфира. Он знал, что у его жены переразвитая совесть, и бессовестно этим пользовался. Еще долгое время после того, как они расстались, он продолжал переводить на нее все деньги, которые мог уделить от своих непосредственных нужд, в твердой уверенности, что по своей упрямой лояльности она ни пенни из них не тронет. Когда бы он ни пожелал, они были в его распоряжении. Суперинтендант считает, что эта внушительная кубышка принадлежала мистеру Порфиру. Я должен его поправить — формально не принадлежала. Тем не менее сама миссис Порфир с ним бы согласилась. Я раз за разом объяснял ей положение вещей, но ничто не могло подвигнуть ее распорядиться хотя бы пенни. В ее глазах это были его деньги, и когда они ему требовались, он просто за ними приходил. Сказочно, верно? Знаю, нехорошо называть даму коровой, но именно ею она являлась — его дойной коровой.