Нацепив на руки красные повязки, бригадмильцы проводили рейды, дежурили в комнате содействия милиции… Нельзя сказать, чтобы шпана их сильно боялась, но и на рожон не лезла.

Тем временем наступила зима. В районе Уссурийска она, как правило, многоснежная. На лыжи становились сызмальства. Сначала на самодельные, потом на «покупные», но, конечно, самые дешевые. О лыжных ботинках, понятно, и речи не было. Хотя у некоторых ребят были настоящие «финские» лыжи. Кататься на лыжах было где. С удовольствием скатывались с крутых склонов сопок и с трамплинов, которые сами же сооружали. Некоторые трамплины получались довольно высокими. Не обходилось и без того, что лыжи ломались. Их ремонтировали, скрепляя половинки с помощью кусков жести и гвоздей. Почему-то лыжины ломались или посредине, или с носков.

Однажды воскресным утром Женя с рыжим Сергеем, у которого были настоящие финские лыжи и бамбуковые палки с кольцами, поехали кататься. Лыжи Евгения были обычными, причем правая лыжина была переломана посредине, а левая – с носка, но скользили они нормально, отталкивался он крепкими дубовыми, почти ровными и без всяких загогулин палками, и не отставал от Сергея, который шел ровным размашистым шагом. Примерно через полчаса они прикатили на довольно крутую сопку, склоны которой в летнее время служили огородами, а сейчас были засыпаны толстым слоем снега. По краям огородного участка торчали ветки густого высокого кустарника, в котором укрывались фазаны. Охотились за ними и осенью, и зимой как взрослые, так и пацаны, благо ружья были почти в каждом доме. Лыжня была проложена недалеко от условной границы, разделяющей шахтерский поселок и железнодорожную слободку. Они по несколько раз скатились вниз, и даже прыгнули с трамплина, умудрившись при этом не упасть и не сломать лыжи. Когда они в очередной раз вскарабкались на вершину сопки, то встретили троих «слободских», одетых как и все, в обтрепанные телогрейки. Не успели отдышаться, как к ним подкатили двое из них, сдернули с плеч ружья и скомандовали Сергею:

– Снимай лыжи!

Тот только отрицательно покачал головой и отскочил немного в сторону, подтянувшись на лыжных палках. Скатиться вниз он уже не мог, а дорогу домой перегораживали эти двое, нет уже трое, так как Евгению в ноги смотрело ружье третьего слободского.

– Пацаны, за это срок получить можно, – пытался образумить он грабителей.

– Ты, длинный, лучше молчи, – хмуро заметил один из них, – твои деревяшки нам и даром не нужны. Кати отсюда, пока цел.

Евгений вгляделся в одного из них и узнал:

– Эй, а я ведь тебя знаю, мы недавно тебя с бригадмильцами в милицию сдавали за хулиганство.

В это время Сергей, воспользовавшись тем, что все внимание переключилось на Сергея, сделал финт лыжами и помчался от них по направлению к дому.

Евгений остался один… Узнанный им «хулиган» хотел было пальнуть в удирающего Сергея, но потом резко повернул двустволку и всадил жакан в многострадальную лыжину. Евгений выдернул палки из снега и приготовился было к защите без надежды на успех, конечно, но все трое противников по сигналу старшего медленно покатили вдоль вершины сопки.

Выждав некоторое время, Евгений не снимая подбитую лыжину, поставил ее вертикально, отодрал ненужные щепки и, убедившись, что была расщеплена только половинка, осторожно стал спускаться вниз. К подножию сопки в это время подкатила ватага «шахтерских» пацанов, человек этак в восемь. Сереги почему-то с ними не было. У одного из пацанов за плечами висела мелкашка, а у другого – старенький дробовик. С такой подмогой грех было не отомстить «слободским», они рванули наверх, благо с их стороны сопка была пологой. Поспели они вовремя. На снегу сидел Вовчик и, размазывая по лицу слезы и сопли, отстегивал ремешки крепления великолепных финских лыж. Вовчика в школе не любили еще с детского сада. Это ему в свое время Евгений должен был отдать свой игрушечный автомат и военную форму. А сейчас он, под нажимом вооруженной троицы, готовился расстаться с прекрасными лыжами, каких ни у кого не было на шахте, а, может, и во всем Уссурийске.

Завидев подмогу и оценив превосходящие силы противника старший из разбойников громко свистнул, двинул Вовчику по спине прикладом двустволки, и вся троица дружно помчалась вниз, зажав под мышки лыжные палки. Ребята заулюлюкали, пальнули им в след пару раз из всего имеющегося в наличии «внетабельного» оружия и подъехали к охающему и стонущему Вовочке. Тот вырвал лыжные палки у пытавшегося подать их ему какого-то пятиклассника, полоснул всех ненавидящим взглядом и заскользил по направлению к дому, выкрикивая что-то злое и незаслуженно обидное. Пацаны пожимали плечами, а Евгений подумал, что все это из-за того, что они были свидетелями его унижения.

На следующий день поздно вечером Евгений возвращался домой. Уличного освещения в поселке не было, но на небе ярко светила полная луна, а снег переливался серебром, словно игрушечная шуба на дед-морозе. Он подходил к дому со стороны колодца, выкопанного бригадой отчима лет пять тому назад. Около колодца стояла группа парней, краснел огонек сигареты у кого-то из них, но никто не говорил. Почувствовав неладное, Евгений начал обходить колодец стороной, но ему преградили путь трое, а другие стали обходить сзади. Ни слова не говоря, один из троих попытался ударить Женю в лицо, тот уклонился, но шапка была сбита. Боковым зрением Женя увидел вроде бы знакомое лицо:

– Вовчик, что ли?

Но в это время кто-то ударил его сзади по голове, и все померкло перед глазами. Очнулся он от холода. Понемногу приходя в себя и оглядевшись, понял, что завис, как тряпичная кукла между ледяными глыбами, которыми обросли стенки колодца. Сверху прогрохотала колодезная цепь, он даже услышал, как она бешено раскручивается, чуть ли не выскальзывая из уключин ворот, потом об него шмякнулось ведро и все затихло. Осторожно, чтобы не соскользнуть, он стал поворачиваться вокруг цепи, ухватившись за нее обмерзающими руками. Через сколько времени ему удалось выбраться из колодца, он не помнил…

Но когда доплелся до дома, вид у него был, конечно, устрашающий. Домашним он сказал, что поскользнулся на наледи у колодца, ударился головой о ручку ворота и потерял сознание. Ему особенно не поверили, но быстренько отвели в здравпункт, благо, он был через дорогу, где пожилая фельдшерица, осуждающе покачивая головой, быстренько заштопала рану. На следующее утро вся семья покатывалась со смеху, показывая пальцами на уши, которые он все-таки отморозил. Уши стали величиной с ладонь, отвисли чуть ли не до плеч, и ему приходилось поддерживать их руками, чтобы совсем не отвалились. Если добавить к этому повязку на голове и криво оттяпанные волосы, то причины для веселья, конечно, были.

Смех смехом, но кто-то быстренько сбегал за фельдшерицей, которая еще не закончила дежурство. Та ворвалась в дом в облаке морозного пара, запричитала:

– Ох, горе луковое!

Проколола уши чем-то острым, выкачала из ушей какую-то жидкость и посоветовала матери отправить Евгения к врачу на предмет определения воспаления легких. С марлевой повязкой на голове и красными ушами он проходил еще долго. С тех пор уши его не выдерживали даже легкого морозца. Воспаления легких у него не обнаружили. Зато пришла беда другая, и совсем с неожиданной стороны.