– Кто может нас преследовать? – спросила она, когда они свернули налево и проехали белое здание городского театра.

– Не знаю… Вообще в этом деле очень много странного. Такое чувство, что мы тычемся куда-то не туда.

– А у меня такое чувство, что мы просто-напросто стоим на месте.

– Или движемся по кругу, – согласился Валландер, – и даже не замечаем, что наступаем себе на пятки.

«Ауди» больше не появлялся. Они въехали в район вилл. Вокруг стояла странная тишина, как будто они были где-то за городом. Валландер остановил машину у двенадцатого номера. Ветер был такой, что они с трудом захлопнули дверцы. Одноэтажное строение красного кирпича, непременный гараж. Под брезентом угадывались контуры старого деревянного катера.

Дверь открылась еще до того, как они нажали на звонок. На пороге стоял пожилой человек в тренировочном костюме, совершенно седой. Он смотрел на них с любопытством.

Валландер достал полицейское удостоверение:

– Моя фамилия Валландер, я следователь. А это моя сотрудница, Анн Бритт Хёглунд. Мы из Истада.

Хозяин взял удостоверение и стал, близоруко щурясь, его разглядывать. Тем временем из дома вышла жена и приветливо поздоровалась. Валландеру показалось, что он стоит на пороге дома, где живут счастливые люди. Хозяева пригласили их в гостиную. На столе стоял дымящийся кофейник и горкой лежали булочки. Валландер уже собирался сесть в кресло, как вдруг его внимание привлекла картина на стене. Он не поверил своим глазам – это был пейзаж его отца. Один из вариантов осеннего пейзажа, без глухаря. Анн Бритт с удивлением уставилась на него. Он покачал головой и уселся поудобнее. Второй раз в жизни он обнаружил отцовскую картину на стене в чужом доме. Первый раз – четыре года назад, в квартире в Кристианстаде. Но там на переднем плане был глухарь.

– Извините, что мы так поздно, – сказал он, – но у нас есть вопросы, которые не терпят отлагательства.

– Но кофе-то вы успеете выпить? – поинтересовалась хозяйка.

Валландер не сомневался, что Анн Бритт увязалась за ним, чтобы послушать, как он ведет опрос свидетелей, и ему было очень неловко. «Прошло столько времени, – подумал он – Чему я могу ее научить, когда мне самому надо учиться заново, вспоминать все то, от чего я уже хотел отказаться всего несколько дней назад».

Он вспомнил бесконечные пляжи Скагена, и на какое-то мгновение ему захотелось туда вернуться.

– Год назад у вас была гостиница под названием «Линден», – начал он.

– Сорок лет, – гордо сказал Бертиль Форсдаль. – Она была у меня сорок лет.

– Сорок лет – это серьезно, – сказал Валландер.

– Я купил ее в тысяча девятьсот пятьдесят втором году. Тогда она называлась «Пеликан», была изрядно загажена и пользовалась скверной репутацией. Хозяина звали Маркуссон. Он беспробудно пил, и ему на все было наплевать. Последние годы в гостинице жили в основном его собутыльники. Продал он гостиницу, надо признаться, за бесценок и через год умер от перепоя в Хельсиноре. Мы поменяли название… там росла липа, и мы решили – пусть будет «Линден». Рядом стоял старый театр, сейчас его снесли. У нас часто останавливались актеры. Даже Инга Тидблад один раз ночевала. Утром потребовала чаю.

– Вы, наверное, сохранили журнал с ее автографом.

– Я сохранил все журналы, – сказал Бертиль Форсдаль. – Все журналы за сорок лет, год за годом. Лежат в подвале.

– Иногда мы спускаемся туда вечерком, – вдруг вмешалась в разговор жена. – Листаем журналы и вспоминаем. За каждым именем стоят люди.

Валландер обменялся взглядом с Анн Бритт. Ответ на самый важный вопрос они уже получили.

За окном залаяла собака.

– Это у соседа, – сказал Бертиль извиняющимся голосом. – Всю улицу охраняет.

Валландер отхлебнул кофе. На чашке было написано «Отель ”Линден”».

– Я должен вам объяснить, что нас сюда привело. Вот у вас на чашках логотип отеля. Такой же логотип был на конвертах и бумаге. В июне и августе прошлого года в вашем отеле были написаны два письма. Оба отправлены из Хельсингборга, одно – в вашем фирменном конверте. Это, наверное, было незадолго до того, как вы закрыли гостиницу.

– Мы закрылись пятнадцатого сентября, – сказал Бертиль Форсдаль. – Последние гости жили бесплатно.

– А почему вы закрылись? – спросила Анн Бритт.

Валландер заметил, что Форсдалю не понравилось, что она вмешалась в разговор. Хорошо бы Анн Бритт не заметила его раздражения. Ответила хозяйка, словно на вопрос, заданный женщиной, должна отвечать женщина.

– А что было делать? – сказала она. – Дом подлежал сносу, а мы едва сводили концы с концами. Сил-то у нас хватало, могли бы и продолжать.

– Мы до последнего старались держать марку, – перебил ее Бертиль. – Но под конец стало невозможно… Цветной телевизор в каждом номере… Все это стоило кучу денег.

– Это был очень печальный день – пятнадцатое сентября, – продолжила хозяйка. – У нас все ключи сохранились. В гостинице было семнадцать номеров… Сейчас там, где стоял дом, сделали парковку. И липы уже нет. Сгнила. А может быть, и погибла от горя… деревья, наверное, тоже могут умереть от горя.

Снова залаяла собака. Валландер думал о липе, которой больше нет.

– Ларс Борман, – сказал он наконец. – Это имя вам о чем-нибудь говорит?

Ответ был совершенно неожиданным.

– Бедняга, – сказал Бертиль Форсдаль.

– Это была жуткая история, – добавила жена. – А почему полиция им заинтересовалась именно сейчас?

– Значит, вы знаете этого человека, – сказал Валландер, краем глаза заметив, что Анн Бритт быстро достала блокнот.

– Очень славный парень, – сказал Бертиль. – Тихий, спокойный, очень дружелюбный и предупредительный. Таких теперь уже нет.

– Нам бы очень хотелось его разыскать.

Супруги посмотрели друг на друга. Валландеру показалось, что им не по себе.

– Ларса Бормана нет в живых, – сказал Форсдаль. – Я думал, вы знаете.

Валландер задумался.

– Я ровным счетом ничего не знаю о Ларсе Бормане, – сказал он наконец, – кроме того, что в прошлом году он написал два письма, и одно из них запечатал в ваш фирменный конверт. Мы собирались его найти, но теперь ясно, что это невозможно. Тем не менее я хочу узнать, что случилось. И кто он был такой.

– Наш постоянный гость, – ответил Бертиль Форсдаль. – Многолетний. Он останавливался у нас примерно каждый четвертый месяц и жил два-три дня.

– А какая у него была профессия? Откуда он?

– Он работал в ландстинге.[3]Что-то там с экономикой.