Сьюзен хотела, чтобы у кровати была низкая спинка: в спальне были широкие подоконники, и она не хотела, чтобы спинка кровати закрывала рамы. «Я хотела, чтобы за нее было удобно держаться во время секса. Скорее всего, это означало старомодную медную раму с перекладинами, но они обычно делаются слишком высокими. Я нашла кровать с деревянной спинкой, у которой матрас укладывался на широкую платформу. В спинке кровати были вырезаны круглые отверстия».

Из окон квартиры, где Сьюзен жила вместе с мужем, был виден весь пригород. Прямо под окном росли березы, на одной из них висела кормушка для птиц, которую он смастерил для их сына. Ночью Сьюзен всегда вспоминала об этих деревьях: «Окна немного беспокоили меня. Их было слишком много, и они превратились в черные дыры, ведущие в никуда. Я думаю, что, должно быть, они напоминали мне об отце. Когда он умирал, служащие хосписа перенесли его с кровати, у которой была красивая спинка с синей шелковой обивкой, на раскладушку, стоявшую перед окном рядом с воздуховодом». Ему едва перевалило за пятьдесят, и он был одинок, много лет назад они с ее матерью развелись. «Я училась в колледже. Когда я собралась приехать в Нью-Йорк, чтобы повидаться с ним, я почувствовала, что кто-то собирается войти и перетащить его. Я знала, что он скоро умрет, но ощущала, что от этого он умрет быстрее. Казалось, он чувствовал себя совершенно беззащитным около этого окна. Я ощущала, что оно лишало его мужества. Это забавно, потому что в его квартире было много окон, через которые можно было видеть обнаженных любителей позагорать – они лежали на крыше на полотенцах. Скорее всего, это была восточная сторона, потому что свет ложился удивительно красиво».

И так же, без какого-либо перехода, она сказала: «Это душераздирающе, ужасно – потерять влечение к своему мужу. Я не могла говорить об этом. Я не хотела причинять ему боль. И, понимаю, это выглядит суеверием, но мне казалось, что, если я признаю это вслух, ничего уже нельзя будет вернуть. Я просто молилась, чтобы все стало как раньше. Мне кажется, что у женщин притяжение уходит быстрее, чем у мужчин. Мне кажется, что женщины более не удовлетворены, чем мужчины. Это нормально, но никто не говорит о том, что многие женщин борются с чувством, что их не привлекает собственный супруг, мужчина, с которым они, как это принято считать, проведут всю оставшуюся жизнь».

«Поначалу мы были очень влюблены друг в друга. Но я думаю, что неправильно думать, что женщины должны обязательно чувствовать эмоциональное притяжение. Полагаю, все как раз наоборот: поначалу взаимное притяжение – результат влечения. Иногда, в счастливых длительных союзах, возможно, секс в конце концов начинает способствовать прочности отношений, но поначалу именно отношения подчиняются влечению.

Иногда, в счастливых длительных союзах, возможно, секс в конце концов начинает способствовать прочности отношений, но поначалу именно отношения подчиняются влечению.

Не знаю, права ли я. Мы были друзьями еще до того, как стали супругами. Нельзя сказать, что я смотрела на него и думала: “О, он невероятно страстный”. Это было в его голосе, в том, как он говорил. В его запахе. Во всем. Но я совершенно точно считала его очень привлекательным.

Я помню одну ночь, когда к нам в комнату вошла наша дочь. Мы как раз начинали заниматься любовью. Я прижалась к ней. У меня совершенно не было желания иметь физическую близость с мужем. И так было уже давно, спинка кровати использовалась не особенно часто. Дочка свернулась уютным калачиком, а от окон веяло тревогой. Я просто чувствовала их присутствие. Мы повесили занавески. Зимой на окнах висели шторы из тяжелого бархата. Мы занимались сексом приблизительно раз в неделю, но это не заводило меня. Мое тело реагировало, но удовольствие от секса было похоже на удовольствие от возвращения книг в библиотеку.

У меня был друг, который частенько говорил: “Чем дольше вы женаты, тем шире должна быть кровать”. А что касается его отказа от близости со мной, то я сравнивала свое тело с убранной комнатой, в которой я не хотела ничего трогать. Это сильно отличалось от той открытости, которая была между нами в самом начале, когда я не возражала, если он входил в эту комнату, оставляя следы своей обуви. Тогда я хотела, чтобы он оставлял эти следы.

Он набрал вес, не слишком много. Не думаю, что я обратила на это внимание. Но потом мне все же пришлось сделать это. Глупо, наверное. Он прибавил, возможно, килограммов четырнадцать. Вас учат, что это не должно иметь значения. Кроме того, он начал лысеть. Он еврей, у него темные волосы, смуглая кожа и карие глаза, и меня это очень привлекало. Я веснушчатая блондинка. У него были густые темные волосы, и он начал терять их, все больше и больше. Он ведь знал, что мне нравились его густые волосы, и ничего не собирался делать с этим. Я считала, что делаю все возможное для того, чтобы выглядеть хорошо, – почему он не может делать то же самое? Он сказал, что это не должно иметь значения. Я ему сказала: “Правда? А если бы я набрала сто фунтов, ты бы тоже не возражал?” Он ответил: “Я бы начал волноваться о твоем здоровье”.

В любом случае я утратила отзывчивость, которую испытывала к нему. Не знаю почему. Конечно, дело не только в его внешности. Для женщин внешность не главное. Ощущение отзывчивости не то же самое, что чувство страсти, но оно способно значительно улучшить ситуацию в вашей сексуальной жизни.

У меня есть подруга, которая рассказала мне о статье, где говорилось о том, как вернуть в брак страсть. Одно из предложений гласило: пусть ваш муж овладеет вами в домашней прачечной. Она хохотала над этим: “Мой муж чувствует себя моим братом”.

Мы никогда не ходили к психологу, до самого конца, когда были уже готовы развестись. Мне казалось, что поход к психотерапевту приведет лишь к получению еще большего количества советов вроде тех, что я уже читала в книгах, также написанных психотерапевтами. Мы могли испробовать сто различных эмоциональных упражнений. Мы могли попытаться освоить новые позиции.

Так что я просто лежала на кровати, обнимая дочь. Она невероятно хорошо умеет обнимать. Это было похоже на прием миорелаксанта. Я цеплялась за нее, а в голове клубились все те же болезненные мысли: “Она последняя физическая близость в моей жизни, до самой смерти, она – последняя физическая близость в моей жизни, до самой смерти…” И я просто видела те окна, даже при том, что тяжелые бархатные шторы были плотно задернуты».

Роман Софи и Пола начался еще когда они учились в школе, где готовили медсестер. Однажды ночью, десять лет назад, группа студентов отправилась в бар и решила поиграть в «испорченный телефон». Пол сидел справа от Софи. «Софи, – прошептала она женщине, сидевшей слева от нее, – ты уйдешь со мной?» Вопрос проделал полный круг и вернулся к ней, не изменившись.

Теперь они женаты уже восемь лет. У них трое маленьких детей, самому младшему еще не исполнилось года. Они оба работали и все свое свободное время, сколько бы его ни было, посвящали учебе и повышению профессионального уровня. Однако спальня занимала у них особое место.

Когда она впервые сказала друзьям, что желает – страстно желает, – чтобы Пол пригласил ее на свидание, они были озадачены. «Неужели?» – удивились они. Они думали о нем как о надежном друге, а не как об объекте мечтаний. Но мужчина, с которым Софи только что разошлась, был художником. В его сосок было продето кольцо, которое периодически поблескивало, когда он играл грудными мышцами. Он сделал портрет Софи в темных, мрачных тонах, изобразив ее в виде трупа. Все это теперь казалось ей смехотворно мелодраматичным, но долгое время ее опьяняло его искусство в готическом стиле, блеск украшений и его торс, его маска безразличия. Он даже не считал нужным ежедневно чистить зубы. Казалось, все это притягивало к нему женщин, которые постоянно вились вокруг него. И он регулярно изменял ей.