Отец слушал молча, не отрываясь, наблюдая за Олдином, словно тот был диким животным, готовым наброситься на них в любой момент.

Управляющий, забавляясь происходящим, ехидно добавлял подробности визитов Стефани, заставляя её выкладывать всё новые и новые подробности. Особенно низким с его стороны, как решила Стефани, было рассказать отцу о Фрэнке.

– Так он знал? – прохрипел отец, и гнев, который начинал угасать, вспыхнул с новой силой.

Стефани вздрогнула, услышав обещание отца встретиться и поговорить с Фрэнком начистоту. Что будет, если этот мальчишка испугается и обо всём расскажет? Она запаниковала и едва не призналась во всём. Однако страх сначала лишил её сил, а потом появилась надежда, что Фрэнк не выдаст их связь. Одно было ясно наверняка: придётся написать Фелиции и сказать, чтобы она забрала Олдина, и что с Фрэнком встречаться ей больше никогда не разрешат.

Последнее напугало Стефани так сильно, что ноги её подогнулись, и если бы не крепкое плечо управляющего, то она бы не устояла, упав на грязный пол. Прощай мечты о свадьбе. Прощай надежды прожить благочестивую жизнь. Прощай мечты получить благословение родителей. Ей придётся либо остаться старой девой, либо выйти замуж за другого мужчину, которому придётся рассказать о связи с Фрэнком, повесив на себя вечное клеймо распущенной женщины. Но разве это так? Разве она заслужила это? И как быть с Олдином, пока Фелиция не приедет, чтобы забрать его?

Под пристальным присмотром отца Стефани написала письмо сестре. Узнав о случившемся, мать охнула и слегла с мигренью.

– Не смей выходить из дома! – прикрикнул на Стефани отец, когда она сказала, что нужно навестить Олдина и успокоить его.

– Но! – Стефани попыталась возразить, но неожиданно поняла, что никакие уговоры не помогут. С этого дня она обречена быть девушкой второго сорта. Как и Фелиция, она изгнана из сердец благочестивых родителей. И даже если Фрэнк не выдаст их проступка, теперь она обречена жить, зная, что счастливая семейная жизнь ждёт кого угодно, кроме неё.

Отец ушёл, хлопнув дверью и забрав все письма Фелиции. Стефани упала на кровать и расплакалась. Она чувствовала себя грязной и порочной. Она стала такой же, как сестра, но у Фелиции была своя жизнь и своё будущее. А что есть теперь у неё?

Слёз стало больше. Стефани рыдала, надеясь, что раскаяние смягчит ужасный родительский приговор, но этого не произошло.

Ночью снова громыхала гроза, и сон, где она была то юной и невинной, то старой и одинокой, снова и снова прерывался раскатами грома. Всё это было, как наваждение. Тишина и покой, ловля бабочек и мечты о прекрасном принце, который заберёт её в свой замок, уступают место ночной мгле и сверкающим за окном молниям. Затем приходит сон о старости, одиночестве. Эти чувства вызывают слёзы и осознание обречённой безнадёжности. Хочется умереть, и Стефани почти решается оставить этот жестокий мир. Но раскаты грома пробуждают, заставляя понять, что ей ещё восемнадцать, и до седых волос далеко. И снова сны о молодости и невинности.

Утром она спустилась к завтраку, боясь поднять на отца глаза. Мать лежала в своей комнате, и к полудню было решено вызвать врача.

– Можно поговорить с тобой? – осторожно спросила Стефани, но мать заявила, что не желает её видеть.

Отец ушёл, чтобы встретиться с Фрэнком и вернулся ещё более хмурым и злым, чем прежде. Вечером он заговорил о церковной школе для девочек, и сказал, что это самое лучшее место, куда может отправиться Стефани. Она вздрогнула, но не осмелилась спросить, что рассказал ему Фрэнк. Какой же она была глупой и наивной, надеясь, что родители когда-нибудь смогут простить её сестру. Да они даже её простить не смогут, а что уж говорить о Фелиции?!

Эти мысли побороли раскаяние и смирение, родив новое, странное и необычное чувство непокорности. Сначала Стефани решила, что ни за что не поедет в церковную школу. Затем убедила себя, что оставлять Олдина одного, по меньшей мере, глупо и несерьёзно. Как можно быть такими бессердечными?! Разве ребёнок виноват в том, что родился с другим цветом кожи?! Разве виноват, что его отец погиб?!

Впервые в жизни Стефани почувствовала, что невольно начинает презирать эти нравы и стереотипы. Потому что раньше они разрушали чужие жизни, где всё сложно и запутанно, а теперь посягали на её собственную, простую и понятную. Разве заботиться о ребёнке, это плохо? Разве уступить будущему мужу – это непростительный грех? Что осудительного она сделала в жизни?! И почему теперь должна терпеть унижения до конца своих дней?!

Непокорность уступила место гневу. Теперь Стефани была готова защищать Фелицию любой ценой. Сестра стала чем-то вроде маяка для капитана в туманную погоду. Если уж плыть больше некуда, то лучше выбрать новый маршрут, где есть маяк, чем идти ко дну, не попытавшись спастись.

Теперь, встречаясь с отцом, Стефани опускала голову, но в этом жесте больше не было стыда обесчещенной девушки. Она прятала глаза, чтобы скрыть протест.

И ещё этот родительский разговор, подслушанный Стефани, проходя мимо комнаты захворавшей матери. Отец сокрушался о своих дочерях, а мать охала и соглашалась абсолютно со всем. Особенно врезалась в сознание Стефани та часть, где отец говорил о церковной школе, и о том, что почти договорился о переводе туда младшей дочери.

Эти слова напугали и возмутили Стефани. Хотелось ворваться в комнату и накричать на родителей, разбудив их от отвратительного религиозно-морального сна.

Но она не осмелилась. Ушла в свою комнату и долго плакала, сокрушаясь над своей судьбой. Подкравшийся к ней сон превратил её в монашку, потратившую всю жизнь на бесплодные молитвы. Никогда-никогда она не познает, что такое счастье, любовь, страсть, желание. Никогда-никогда она не увидит счастливых беззаботных лиц.

Ещё во сне Стефани вспомнила об оставшихся деньгах, присланных сестрой. Если бы у неё хватило смелости!

Стефани расплакалась, сожалея об упущенных годах.

Во сне она была старой и всеми забытой. Лежала в сырой келье и прятала под подушкой афишу с лицом Фелиции. Почему она не сбежала? Почему не посмела не подчиниться?

Проснувшись, она долго не могла понять, где находится. Неужели жизнь дала ей второй шанс? Неужели ещё не всё упущено?

Ночь за окном была тёмной и непроглядной.

Стефани вглядывалась в неё, и весь мир казался затянутым этой смолянистой мглой. Чикаго. Далёкий недосягаемый Чикаго. Разве сможет она добраться до него в такой темноте? Молодая, неопытная. Нет. Ей остаётся ждать и надеяться на прощение.

Но потом она вспомнила сон, и страх стал таким сильным, что Стефани снова расплакалась.

До самого утра она не смогла сомкнуть глаз, боясь спать, боясь бодрствовать. Нигде-нигде нет для неё покоя. Никогда-никогда она не станет прежней.

Стефани встретила рассвет с какой-то благоговейной благодарностью. Она не останется здесь. Не примет безропотно свою судьбу. Стефани потянулась к ящику стола, но, вспомнив, что отец забрал письма сестры, недовольно поджала губы. Кто сможет подбодрить её и дать совет? С кем можно поговорить по душам? Мать презирает её. Отец стыдится.