и систему отопления, подготовились к зиме — и вот тебе раз! А холода по ночам такие, что без отопления не обойтись.

Но кому это всё понадобилось, чёрт побери? И кто вообще смог провернуть это? Если бомбы и правда забросили через дымоходы, то для этого понадобилась бы недюжинная сноровка. Чтобы сделать это, злоумышленнику пришлось вскарабкиваться на крышу трехэтажного здания без лестниц, по гладким стенам.

Или же он просто умеет летать…

— А сам Путилин не пострадал? — спросил я. — Он где сейчас?

— Зацепило его, но вроде не сильно, — ответил бригадир, наконец, высвобождаясь из лап Велесова и отряхиваясь. — Докторша там какая-то с ним хлопочет. Кажется, она и до сих пор здесь.

— Ясно. Где он сам сейчас? В кабинете?

— Вроде да. Только велел никого пока не пущать…

— Разберёмся… — буркнул я, повернув на дорожку, ведущую к главному крыльцу. — Демьян, размести пока остальных у себя во флигеле. Я скоро приду.

— А позвольте с вами?

Я с удивлением обернулся на догоняющего меня парня лет двадцати пяти. Высокий, худощавый, кареглазый. Одет простенько — в длинное, похожее на солдатскую шинель, пальто с вязаным шарфом, вязаную шапку, изрядно потасканные зимние ботинки. До этого он тёрся рядом с рабочими возле дома, и я принял его за одного из них.

— Я к господину Путилину, — пояснил парень. — С утра, между прочим, тут толкусь, но меня не пускают. А у меня важное донесение к нему.

— Ты один из его филёров? Что-то не похоже.

— Нет, но я… У меня есть, что ему рассказать. По поводу дел Священной Дружины.

— Так мне расскажи. Я тоже из Дружины.

Он окинул меня недоверчивым взглядом и покачал головой.

— Мне всё-таки к начальнику хотелось бы. Я и сам в Дружину записаться хочу!

— Вон оно что, — хмыкнул я. — Ну, как знаешь. Пойдём.

В западном крыле тоже в некоторых окнах вышибло стёкла, и в коридоре, ведущем к кабинету Путилина, возился стекольщик — сухонький пожилой дядька в круглых очках. Когда мы проходили мимо него, он как раз аккуратно закладывал в раму подогнанное по размеру стекло. Я кивнул ему, поздоровавшись, и он учтиво кивнул в ответ.

Постучав для приличия, я не дожидаясь ответа открыл дверь. Путилина застал за письменным столом. Статский советник был похож на поэта в разгаре творческого запоя — стол его был сплошь завален бумагами, множество смятых в комки листов валялись на полу рядом, мусорная корзина была переполнена. Сам он что-то быстро строчил на очередном черновике, сосредоточенно закусив нижнюю губу. Однако, увидев меня, тут же бросил всё и вскочил.

— Богдан! Ну, наконец-то! Куда вы все запропастились⁈ Я уже хотел снаряжать командировку в Самусь. Но, правда, сейчас других дел по горло…

— Да, я слышал. Император уже в пути?

— Верно. Выехал из Демидова, будет здесь самое позднее завтра к обеду. Но скорее всего уже на рассвете. У него спецпоезд, паровоз там — настоящая зверюга, раза в два быстрее обычных. Так что весь Томск на ушах стоит, последние приготовления…

— Понимаю, — кивнул я и зацепился взглядом за его перебинтованную левую ладонь. — Сильно вас зацепило при взрыве?

— Да нет, пустяки. Небольшой ожог, а так — отделался лёгким испугом.

Он обманывал — под Аспектом Исцеления я разглядел, что повязка его доходит до самого локтя, и вся внутренняя сторона предплечья мерцает тревожным алым ореолом. Ожог довольно обширный, удивительно, как ему удаётся спокойно работать. Боль-то, должно быть, адская — вон, на лбу аж испарина выступила.

— Ты-то как? — Путилин, взяв меня за плечи, окинул встревоженным взглядом. — Как будто постарел лет на пять, ей-богу. Это что у тебя, прядки седые, что ли?

— Да нет, скорее всего, просто обгорели, — отмахнулся я. — Позже расскажу про Самусь. Там… Есть что рассказать.

Катехонец понимающе кивнул и цепким взглядом пробежался по моему спутнику.

— А этот молодой человек? С тобой? Из Самуси, что ли?

— Да нет, местный. К вам пытается с утра прорваться с важным донесением.

— Так уж и важным? — прищурился Путилин. — Ладно, выкладывай. У тебя две минуты.

Парень, торопливо расстегнув пальто, вытащил из внутреннего кармана мятый лист желтоватой бумаги.

— Я по поводу этого… Видел я этого типа. Вчера.

Путилин взял бумагу из его рук, и я увидел, что это листовка с портретом Арнаутова — ориентировка, распространяемая в последние дни по всему городу.

— Так… Ясно. Поди-ка сюда…

Он вернулся за стол, взял чистый лист бумаги и провёл короткий допрос, по ходу делая заметки.

— Кто таков вообще?

— Кто? Я? — растерялся парень.

— Ну, не я же.

— Эм… Петров. Сергей Анатольевич. Я на постоялом дворе работаю, у Хаймовича. В ночные смены в основном. Баром заведую.

— Уверен, что видел именно этого человека?

— Да. Только… Он сейчас по-другому выглядит. Волосы обрезал. И перекрасил — теперь они светлые у него. На портрет этот совсем не похож.

— Тогда с чего ты взял, что это вообще он?

— Так я его и раньше у нас в заведении видал. Рожа-то у него приметная. Он несколько раз появлялся. Даже номер снимал на пару дней. После той заварухи, когда на чердаке бойня была, его какое-то время не было видно. Да и шпики полицейские рядом тёрлись постоянно…

— Так-так… Продолжай.

— Ну, а вчера он появился опять. Ненадолго. Его женщина одна ждала. В очочках, в шляпке такой, с муфточкой для рук… Немолодая уже, лет сорок. И явно из благородных. Они быстро переговорили о чём-то, и он потом свалил. Она тоже, чуть погодя.

— А что за женщина? — подобравшись, как почуявшая след гончая, требовательно спросил Путилин. — Её видел раньше?

— Не. Вообще не из нашей публики. По виду — так училка училкой. От всего шарахалась. Да она и этого… — Петров кивнул на портрет на листовке. — Похоже, боялась до чёртиков.

Училка… А не Коржинская ли это часом? После того, как я накрыл убежище Беллы в подсобных помещениях студенческой оранжереи, Путилин там всё прошерстил и обещал поставить наблюдателей — хотя бы из числа жандармов. Так что оттуда мы Арамиса спугнули. Но ведь вряд ли бы вся эта братия могла там обосноваться без пособничества кого-нибудь из университета. И Коржинская подходит, как никто