— Вот почему ты только воевода и никогда не будешь князем, — улыбнулся Владимир.

— Почему?

— Да потому, что князь должен думать и о дальних своих людях, а не только о ближней дружине.

Воевода упрямился:

— Князь, без дружины ты не только с ятвягами не сладишь, но и с десятком татей.

Владимир стал необычайно серьезен.

— Я всегда о том помню! Знаю, что с дружиной добуду себе и злато, и серебро, а без дружины ни то ни се. Но разве я дружину обижаю? Все для вас, себе меньше беру, чем вам даю.

Волчий Хвост смутился:

— Нет, князь, дружина это понимает. Мы за тебя готовы хоть в огонь, хоть в воду, ты не думай. — Чтобы сгладить сказанное раньше, стал расспрашивать, что нужно узнать про ятвягов.

Владимир скосил на него глаза, послушал, а потом расхохотался:

— Ох ты же и лис хитрый! Ладно, слушай внимательно…

* * *

Жизнь не скоро заставила Рогнеду хоть чем-то заняться. Ее ключница, верная Перенега, ездившая с хозяйкой еще из Полоцка, взяла все заботы на себя, распоряжаться холопами самой княгине не пришлось. Если бы Рогнеда не лелеяла надежду в скором времени вернуться в Киев, она давно вникла в хозяйственные заботы, но все мысли оказались заняты сначала обидой за несправедливую ссылку, потом надеждами на возвращение. Потому и жизнь в Изяславле никак не налаживалась, даже княжьи короба не полностью разобрали.

— Княгиня, может, разберем короба? — осторожно предложила Перенега.

Рогнеда помотала головой:

— Не стоит, пусть пока стоят.

— Хоть одежду княжича, старая совсем прохудилась, зашивать приходится. Еще полежит и мала станет… Да и остальное проветрить не мешает, давно уж сложенным-то. А если надо будет, мы быстро соберем… — заверила Рогнеду ключница.

Та чуть недовольно поморщилась:

— Хорошо, для Изяслава разбери.

Ведь сама прекрасно понимала, что глупо второй год жить со сложенным скарбом! Сколько можно ждать, когда князь позовет? А если нет, она до своей смерти будет глазеть в окно на двор и прислушиваться к топоту копыт по ночам?

Перенега с жалостью покосилась на хозяйку. Неужто так любит своего мужа беспокойная дочь Рогволода? Скажи кому из Полоцка, что Рогнеда сиднем сидит, уставившись в одну точку, никто не поверил бы. Раньше ведь и минуты спокойно провести не могла, егозой с малых лет звали. Как сглазил княгиню кто. Да стоит ли любой мужчина таких страданий? Перенеге даже вспоминать не хотелось, что рассказывали о киевском князе, мол, женок и девиц себе набрал количеством немыслимым, многие сотни! Каждую ночь с новой спит, а потом селит в Вышгороде и других городах. И чего женщины его так любят? Нет, конечно, Перенега признавала, что князь хорош собой и рядом с ним вполне можно потерять голову, но Рогнеда уже сколько времени не рядом, а очень далеко. Второй год мается сердечная, когда у нее это безумие пройдет?! Жестокий князь хотя бы поинтересовался, как там его любушка и сын. Ни слова, ни весточки, точно и не было Рогнеды рядом с ним.

«Ох-хо-хо…» — вздохнула Перенега. Княгини тоже бывают несчастливы… От чего это счастье зависит? Ведь всем взяла против других Рогнеда, и красавица каких мало, и умна, и добра, и держит себя настоящей княгиней, а вот поди ж ты… Держала, а сейчас сникла, точно это и не дочь Рогволода вовсе.

Княгиня, сама не понимая почему, вдруг встрепенулась. Глаза заблестели, дыхание стало неровным. Сердце забилось в груди, словно что-то почуяв. Перенега подскочила к хозяйке:

— Что, княгинюшка, что? Худо ли?

Та и сама не могла понять, почему вдруг забеспокоилась. Махнула рукой:

— Вели посмотреть, не едет ли кто?

Перенега закивала, уже поняла, что у Рогнеды просто сердце что-то учуяло, выскочила за дверь. Но на теремном дворе тихо, тихо и в городе. Перенега вздохнула, здесь всегда тихо, точно на капище. Махнула рукой, подзывая к себе гридя из княжьих, наклонилась через перила крыльца:

— Поди глянь на дорогу, не едет ли кто?

Тот сонно кивнул и поплелся выполнять. Перенега с досадой крикнула вслед:

— А что б тебя! Куда поперся?! С тына посмотри, чего за ворота-то ходить?

Гридень оглянулся, также сонно махнул рукой и повернул в другую сторону. И тут Перенега почувствовала, как чьи-то руки схватили ее за бедра. Резко выпрямившись, она невольно оказалась лицом к лицу с дружинником Емком. Тот, видно, стоял сзади, разглядывая прелести женщины, поневоле видные из распахнутого от жары ворота рубахи, когда та наклонилась с крыльца.

— Ты… чего это?! — испугалась Перенега. Она уже не раз замечала пристальное внимание Емка к своей фигуре, да и сам дружинник ей глянулся, но чтоб так вот… Тот усмехнулся, стискивая грудь красавицы и жарко дыша в лицо:

— Приду вечером. Дверь не запирай…

Перенега не ответила, но и без слов было понятно, что пустит. Емко хлопнул ее по заду и довольный собой стал спускаться с крыльца. Только тогда Перенега перевела дух и снова вспомнила о повелении хозяйки, нашла глазами сонного гридя, уже взбиравшегося на смотровую вышку, а грудь все еще чувствовала горячие крепкие руки дружинника. По телу разлилось приятное тепло: трудно женщине, да еще и молодой, без мужчины в ложнице. Перенега вдруг подумала о том, каково хозяйке…

Гридь ничего не увидел, как ни смотрел. Да и не мог увидеть, хотя Рогнеда беспокоилась не зря: сердце-вещун верно учуяло, что любимый князь недалече.

Емко тихонько толкнул дверь Перенегиной каморки, та поддалась, открылась без скрипа. Дружинник усмехнулся: смазала, что ли? Сама ключница стояла, глядя на ночного гостя широко раскрытыми глазами. В каморке было почти темно, потому Емко особо чиниться не стал, быстро прикрыл за собой дверь, опустив на всякий случай небольшой засов, и шагнул к хозяйке каморки. Та чуть отступила назад: слишком ретивым показался недавно такой желанный гость. Но Емка уже не остановить — облапил Перенегу, прижал к себе, шустро полез задирать рубаху до плеч. Та вырвалась, обиженно прошептав:

— Ишь какой ты быстрый!

Емко чуть отстранился, недоуменно глядя в темноте в лицо Перенеги:

— Ты чего это? Сама же позвала…

— Я звала?! — возмутилась женщина.

— Ну… пустила же…

Перенега сбросила со своего тела его руки:

— Как пустила, так могу и выгнать!

Тот понял, что не шутит, примирительно зашептал:

— Ну чего ты, чего? Я ж к тебе с добром, по-хорошему…

Но подействовали больше не слова, а те же бесстыжие горячие руки, которые уже забрались под рубаху, одна прижимала к себе, а другая нащупала и крепко сжала крупную грудь. Не в силах противиться, Перенега сдалась, позволила стащить с себя рубаху, повалить на лавку, на которой спала. Емко кряхтел от удовольствия и выказывал: