А дальше была война…

Под воздействием ее крайне неудачного, даже катастрофического начала недоверие Сталина к профессиональным военным лишь усилилось. Жукову не раз приходилось принимать на себя всю силу его державного гнева. Через месяц после гитлеровского вторжения нарыв сталинского раздражения прорвался. При очередном докладе лишь только начальник Генштаба внес, бесспорно, тяжелое, но диктовавшееся обстановкой предложение оставить Киев, чтобы уберечь от окружения силы Юго-Западного фронта, а затем высказал мысль о возможности нанесения контрудара по ельнинскому выступу немцев на западном направлении, как Верховный Главнокомандующий, подзуживаемый Мехлисом, крайне нервно воскликнул:

— Какие там еще контрудары, что за чепуха? Опыт показал, что наши войска не умеют наступать…

На слова Жукова: «Если вы считаете, что я, как начальник Генерального штаба, способен только чепуху молоть, тогда мне здесь делать нечего», последовало типично сталинское:

— Вы не горячитесь. А впрочем… Мы без Ленина обошлись, а без вас тем более обойдемся…

Жуков был отставлен с поста начальника Генштаба и направлен командующим Резервным фронтом. Но уже его первые шаги на этом посту по ликвидации ельнинского выступа, а чуть позднее при стабилизации обороны Ленинграда показали Верховному, что без Жукова ему не обойтись. Это были первые положительные подвижки в их отношениях, но вполне доверять ему вождь стал лишь тогда, когда Западный фронт под командованием Георгия Константиновича отстоял Москву.

Генерал армии Жуков, начиная с б октября 1941 г., буквально по крохам заново выстраивал оборону столицы, развалившуюся в результате мощных ударов немецких войск и непродуманных, неуверенных действий Конева, Еременко и Буденного — командующих соответственно Западным, Брянским и Резервным фронтами. В общей сложности войска наших фронтов насчитывали 1 250 тысяч человек, 990 танков, 7 600 орудий, 677 самолетов. Сил было достаточно, чтобы, правда, при условии их умелого использования, сдержать врага, сосредоточившего на московском направлении 1 800 тысяч человек, 1 700 танков и штурмовых орудий, 14 000 орудий и минометов, 1 390 самолетов. Сдержать — до подхода из глубин страны новых соединений. Однако случилась катастрофа: войска, прикрывавшие столицу, попали в окружение западнее Вязьмы. «К исходу 7 октября все пути на Москву, по существу, были открыты», — так оценивал обстановку Жуков.

А в штабах фронтов царила растерянность. Что говорить, если в штабе Резервного фронта, который, к слову, Жукову пришлось разыскивать (именно разыскивать) лично, не знали о месте нахождения командующего — маршала Буденного. Делами там вот уже несколько дней заправлял начальник Главного политуправления Мехлис.

«Отношения между ними и до той встречи были не лучшими, — вспоминал позднее Н. Х. Бедов, начальник охраны Жукова. — Мехлис спросил:

— А вы с какими задачами прибыли к нам?

Г. К. Жуков ответил не сразу. Разговор у них не ладился. Потом Жуков вынул из кармана документ и подал в руки Мехлису. Тот внимательно прочитал и ответил:

— Так бы и сказали.

За всю войну Г. К. Жукову пришлось предъявить документ лишь один раз. Это и был тот случай».

Когда же генерал армии спросил о положении войск фронта и о противнике, то не узнал от Мех-лиса по существу ничего конкретного. Вот такие амбициозные «профессионалы» чуть было не сдали Москву.

10 октября Жуков стал командующим Западным фронтом, который надо было формировать заново, поскольку от предшественников осталось несколько соединений и частей. Лишь через неделю удалось довести их состав до 90 тысяч бойцов и командиров. Из резерва Ставки и с соседних фронтов на вновь образованную можайскую линию обороны прибывало пополнение. Войск было мало, поэтому они концентрировались на важнейших направлениях: волоколамском (16-я армия К. К. Рокоссовского) и можайском (5-я армия Д. Д. Лелюшенко, а после его ранения — Л. А. Говорова). Часть сил врага сковывали окруженные в районе Вязьмы войска пяти советских армий.

Жуков работал дни и ночи, без преувеличения, напролет. Но и в этой обстановке не было недостатка в политиках, желавших «порулить» фронтовыми делами, не отвечая за них персонально. Зампред Совнаркома Молотов был одним из таких же, как и Мехлис, «профессионалов». «Через два дня после того, как я начал командовать фронтом, — вспоминал Жуков, — Молотов позвонил мне. В разговоре с ним шла речь об одном из направлений, на котором немцы продолжали продвигаться, а наши части продолжали отступать. Молотов говорил со мной повышенным тоном. Видимо, он имел прямые сведения о продвижении немецких танков на этом участке, а я к тому времени не был до конца в курсе дела. Словом, он сказал нечто вроде того, что или я остановлю это угрожающее Москве отступление, или буду расстрелян! Я ответил ему на это:

— Не пугайте меня, я не боюсь ваших угроз. Еще нет двух суток, как я вступил в командование фронтом, я еще не полностью разобрался в обстановке, не до конца знаю, где что делается. Разбираюсь в этом, принимая войска.

В ответ он снова повысил голос и стал говорить в том же духе. Как же это так, не суметь разобраться за двое суток!

Я ответил, что, если он способен быстрее меня разобраться в положении, пусть приезжает и вступает в командование фронтом. Он бросил трубку, а я стал заниматься своими делами».

С 15 ноября группа армий «Центр» предприняла второе и, как оказалось, последнее генеральное наступление на Москву. 51 дивизию, в том числе 31 пехотную, 13 танковых и 7 моторизованных бросил он в сражение.

Две недели яростные бои шли в полном смысле у ворот столицы. Потерпев неудачу на северных и южных подступах, противник 1 декабря попытался прорваться вдоль магистрали Москва-Минск, но решительным контрударом был отброшен.

На этом наступательный потенциал группы армий «Центр» оказался исчерпанным, генерал-фельдмаршал фон Бок приказал переходить к обороне. Этого, конечно, Жуков тогда не знал, но тонко уловил момент в результате напряженного анализа обстановки. «29 ноября я пришел к выводу, — вспоминал маршал, — что группа армий «Центр» уже исчерпала свои наступательные возможности, а ее войска находятся в кризисном состоянии. Этот вывод я доложил Верховному Главнокомандующему и попросил его передать Западному фронту из резерва Ставки 1-ю Ударную и 10-ю армии для того, чтобы нанести по противнику сокрушительный удар и отбросить его подальше от нашей столицы».

В результате начавшегося 5 декабря контрнаступления под Москвой противник был отброшен на расстояние от 100 до 300 км, потеряв при этом более полумиллиона человек. Впервые за войну стратегическая инициатива перешла к Красной Армии. Это была и первая столь масштабная личная победа Жукова. Недаром он неизменно говорил именно о Московской битве, как наиболее для него памятной и дорогой.

Та победа убедила и Сталина, что командующий Западным фронтом наделен выдающимися военными способностями. Отныне, вспоминал Георгий Константинович, «Сталин ко мне относился очень хорошо и часто советовался по принципиальным вопросам. Мне казалось, что Сталин хотел искренне загладить свою вину несправедливого ко мне отношения и свою грубость, которую он позволял себе в отношении ко мне в начале войны». Выражением доверия вождя стало назначение Жукова в августе 1942 г. своим первым заместителем, как наркома обороны, и заместителем (единственным) Верховного Главнокомандующего.