Конечно я себя лично не считаю обманутым, потому, что я и не обманывался никогда.

А вы рабочие и крестьяне, воткнули по призыву Ленина штыки в землю, заключив мир без аннексий и контрибуций, ринулись грабить награбленное, и делить землю; а вместо того вас уже полтора года гонят штыками и чрезвычайкой на фронты гражданской войны[118]. И вы идете. Вас теперь больше не уговаривают, а расстреливают и вы повинуетесь, пухнете от голода, погибаете и калечитесь на братоубийственной войне, против своего желания, обманутые скоты, взбунтовавшиеся рабы.

11 марта 1919 года. Петроград.

Знакомство мое с Владимиром Александровичем[119] состоялось у нас на квартире.

Он расспросил меня о моей военной службе и сказал, что он уже говорил обо мне где следует, но что он повести меня никуда не может, так как я должен себя сначала чем-нибудь зарекомендовать.

Связь с белыми я должен иметь пока через него. Сообщать количество, расположение, настроение красноармейских частей, местонахождение складов оружия и т. п. Кроме того он мне советовал как можно лучше изучить Литейный район, т. е. знать расположение войск, часовых, складов оружия и патронов, комендатур, совдепов и т. д. дабы в случае чего, я бы мог встать во главе своего района.

Теперь, решив активно бороться с большевиками, я чувствую большую радость и как бы освобождение от гнета, т. е. сознания, что и я виноват в общем несчастье, помогая своей пассивностью кровавой работе большевиков.

Я могу спокойно надеть теперь на фуражку пятиконечную, жидовскую звезду с серпом и молотом, если понадобится для достижения моей цели. Я больше не мучаюсь, моя совесть спокойна, и я исполняю мой долг перед Родиной.

12 марта 1919 г.

На улице случайно встретил товарища по гимназии Матвеева. Он был подпоручиком в артиллерии, а теперь служит у большевиков десятником по укреплению Карельского перешейка против Финляндских белогвардейцев.

Приглашал меня приехать к нему на место работ в деревню К.[120] по Ириновской железной дороге (узкоколейка). Надо будет с ним поговорить; не удастся ли мне достать планы их работы.

15 марта 1919 г.

Ездил к Матвееву, но ничего еще не достал. Но я уже переговорил с ним, и он обещал известить меня, чтобы я вновь приехал, как только уедет комиссар…

Там красивое дачное место, два озера, снег начинает уже стаивать, живут они в реквизированной даче. Настроены злобно против большевиков.

Но жизнь в деревне спокойная, весенняя погода, природа заставляют забывать завоевания революции. Не то, что в городе, где каждый камень говорит о былом величии, а каждая встречная красноармейская морда в серой шинели напоминает пережитые унижения и позор.

22 марта.

Вчера был у Матвеева. Когда я приехал на станцию «Всеволожское», то меня уже ждал красноармеец с лошадью, чтобы доставить на дачу к Матвееву. Встретили меня отлично.

После завтрака подали тарантас, и Матвеев повез меня осматривать окопы. Это оказались ямы, наполненные водой, обваливающиеся, вырытые в желтой глине, и «брустверы» этих «окопов» были видны на огромном расстоянии.

Все «десятники» (офицеры) улыбались, показывая сами свои произведения, причем казалось, будто бы я приехал делать ревизию, присланный от какого-нибудь центрального большевицкого военного учреждения.

Вечером я снял на кальку самые подробные чертежи окопов и укреплений и затем, на казенной лошади, в сопровождении красноармейца, увез все секреты обороны Петрограда со стороны Финляндии.

В то же время на предполагаемых «позициях» мне удалось оговориться с местными крестьянами относительно моего предполагаемого бегства в Финляндию. Они обещали мне полное содействие, так как сами уже по-видимому, вполне достаточно успели вкусить прелестей рабоче-крестьянского правительства.

24 марта.

Все чертежи передал Владимиру Александровичу для передачи куда следует.

27 марта.

Заходил сегодня к полковнику Ризникову[121]. Он служит архивариусом в одном советском учреждении, что дает ему возможность собирать в специальном помещении архивы гвардейских полков.

Как-то на днях я был у него и при мне были доставлены 9 огромных, незаконченных ящиков с архивами нашего полка.

Я представлялся полковнику Ризникову, как временно командующему полком в мае 1917 года во время моей поездки на фронт, а потому я и доложил ему сегодня, что начал работу в тайной организации в пользу белых, обещал держать его в курсе дальнейших моих действий.

Он сообщил мне сведения о некоторых наших офицерах, находящихся в Северной армии генерала Миллера и отправившихся на Юг к генералу Деникину.

Он сам содействовал их отправке. Когда он узнал от меня, что я начал работать в организации[122], он сказал мне: «Ну вот вы никуда не ездили, а всё равно, что на фронте».

31 марта.

Мой отец знал, конечно, всё, что я делал эти дни, и всецело одобрял мои поступки, уговаривая всё же быть как можно осторожнее и не увлекаться, чтобы не наделать оплошностей. При этом он сказал, что мы оба рискуем попасть в чрезвычайку и, в случае допроса порознь, я должен твердо помнить, что он ничего не видал, даже если мне скажут «ваш отец нам во всем признался».

Как же он ненавидит их! Зная, что я рискую ежеминутно жизнью всей нашей семьи, он просит быть только осторожнее и ни разу даже не намекает, чтобы я бросил заниматься «шпионством». А ведь всего 4-е месяца тому назад он пережил мой арест за контрреволюцию, и я помню его побелевшее лицо, когда поздно вечером комиссар с шестью красноармейцами пришли меня арестовывать.

Со мной же происходит что-то странное и, даже, будто бы необъяснимое. Вместо того, чтобы опасаться возможного внезапного ареста чрезвычайки, расстрела, я чувствую, наоборот, что приобрел, наконец, душевный покой, даже весна кажется лучше, радостнее, светлее.

Иду я по Литейному проспекту; солнце светит ярко, весело, снег только что стаял, улица кажется такой чистой, хочется бегать и прыгать от удовольствия. А главное солнце не было таким новым давно, таким ярким. И свет его отражается в моей душе и согревает ее надеждой.

2 апреля.

Владимир Александрович свел меня на Жуковскую улицу в дом с надписью «Союз Китайских Граждан» и представил меня главному из Петроградской белой контрразведки Илье Романовичу Курцу. (Во время знаменитой поездки Эдуара Эррио[123] в Советскую Россию в 1933 году его сопровождал один из директоров интуриста — этот самый Илья Романович Курц[124]).

У него квартира с отдельным ходом на улицу, так что очень удобно к нему ходить. Сам он француз (эльзасец[125]), но давно живет в России и во время войны