1937-й год. Париж

С тех пор прошло 20 лет. Остатки «военщины» в повседневной тяжелой борьбе за существование не забыли и Свято чтят память и традиции своих славных полков. А республиканско-демократические главари, бесславно провалившиеся в 1917 году, и предавшие Россию большевикам на уничтожение продолжают в своей русско-еврейской газете травить тех русских эмигрантов, которые в 25-летней борьбе старались вырвать свое Отечество из когтей III интернационала и спасли пред лицом всего мира честь России[105].

Париж. 1937-й год.

Прапорщик Кутуков

Леонид Кутуков, 12 февраля 1937 г., Париж

Из воспоминаний А. Г. Земеля[106]

…Вот оба, Рауш и Блажис, на предложение офицерам «разойтись» (куда? когда? в каком виде?) предложили не «разбегаться», а, составив маленькие группы, перейти в Гренадерские казармы, где было «еще тихо». Не знаю теперь, перебрался ли кто-нибудь из нас одиночным порядком, и куда, но вот наша небольшая партия (не помню, кто руководил, Блажис или же Рауш, скорее, что Блажис) из нескольких офицеров и десятка верных солдат, с винтовками вышла на Сампсониевский проспект, опустились к Малой Невке и предполагали перейти Гренадерский мост у Ботанического сада (за названия «местных предметов» не отвечаю, — может быть и ошибаюсь, но мост был, и по нему следовало перебираться[107]). На мосту «маячили» какие-то темные (на фоне зимнего пейзажа) фигуры. Опытный в делах «поисков» (разведывательных операций) руководитель группы отрядил двух нижних чинов с винтовками на мост с поручением, если мост занят красной гвардией (патрулем рабочих) и их не пропустят (задержат), то дать выстрелом сигнал, как-бы «случайно» разрядив в воздух заряженную винтовку.

Остались ждать. Видно было, как на мосту «наши» вступили как бы в спор с черными фигурами на мосту. Вскоре и «случайный» выстрел последовал. Оставалось переходить через Малую Невку по льду. Опять же распоряжением Блажиса винтовки были брошены, так как, мол, если надо будет, то у гренадер получим. Тут-то, одиночным уже порядком, так сказать «цепью» глазной связи перешли лед, Ботанический сад и подошли мы, немногие, к Гренадерским казармам. Там было совершенно тихо, спокойно, да и со стороны «наших казарм» не было слышно ни выстрелов, ни вообще звуков смятения, криков… Гренадерские казармы, помню, поразили меня своим «величием», то ли чувствовались старые, вековые казармы, не кирпичной кладки, как наши, а серые, каменные, как и подобало бы двухсотлетнему полку[108]…

Переход наш по льду совершился беспрепятственно: выстрелов по нам, одиночным, со стороны моста не последовало. Влево от ворот, немного отступя, находилось офицерское Собрание Лейб-Гвардии Гренадерского полка. Встретили нас там очень радушно, так как слухи о стрельбе в районе наших казарм достигли и гренадер, но вот чувствовалось и у них «безначалие». Капитан Блажис (мне кажется, что это был он «водитель» группы нашей) ушел устраивать нижних чинов, чтобы не болтались зря в чужом расположении, а были бы пристроены…

Нами занялся, по гвардейской привычке, лейб-гренадер, пору чик князь Мадатов, старый приятель наш, не одну ночь проведший недавно еще в нашем Собрании у стола со «Chemin de fer»[109]. Повторяю, у гренадер всё было спокойно. В Собрании «пребывали» офицеры, старые лейб-гренадеры (то есть, кадровые) расхаживали, позванивая своим аксельбантом («Екатеринкой» именуемым), и никак не верилось в серьезность положения. Странным образом, мы — раздевшись в «Vestiaire»[110], передней что ли — оставили там и наше походное снаряжение (ремни) и шашки, револьверы, и бинокли даже, у кого были… Совершенно непонятная оплошность: ведь вот сейчас только пришли из-под пуль на собственном казарменном дворе, раненый Шабунин умирал в госпитале, а тут такое «nonchalance»[111], но мы были «в гостях» и надо было следовать обычаям гостеприимного дома лейб-гренадер.

Подкрепились обедом, или, вернее, чем Бог послал, или что гренадеры сервировали. Погода установилась хорошая, прояснилось; «повеяло весной». От лейб-гренадер, как и от нас очевидно, городские караулы также были высланы, но связь с ними (телефонная) не была прервана, за исключением одного, подвергнувшегося нападению толпы. Между прочим, как сейчас хорошо помню, как во время нашего импровизированного завтрака в офицерском Собрании лейб-гренадер появился один из «ихних» капитанов и заявил, вернее объявил, во всеуслышание, что Лейб-Гвардии Гренадерского полка поручик Советов, правда раненый, находится в больнице, но что жизнь его вне опасности… Это так и оказалось, так как теперешний «владыка Савва» в Париже[112] — это, кажется, и есть упоминаемый поручик Советов, мой бывший соученик (но параллельного класса) по Гимназии Императора Александра Первого, — пребывающий, я надеюсь, в добром здравии. А пристрастие к религиозности и мистике он, помнится, проявлял еще в ученические годы. И это сообщение, и вся обстановка старого офицерского Собрания, всё действовало как-то успокаивающе…

Вдруг, совершенно неожиданно, появился дежурный по Лейб-Гвардии Запасному батальону офицер и заявил, что «из округа» приказано «прекратить сопротивление» и просит господ офицеров разойтись. Было что-то непонятное, поднялся переполох, так как, собственно, «никто никому не сопротивлялся», всё было тихо, в идиллической обстановке вышеописанной. Очевидно, это свое заявление ему, дежурному, пришлось делать не впервые, так как на последовавшие недоуменные вопросы он нервно отвечал, что ничего сам не знает, сам не понимает, но вот… приказано, и шабаш!

В результате этого, естественно, нам только оставалось выйти в «Vestiaire», где мы, совершенно недоуменно, увидели всю переднюю полной какими-то «вольными» типа исторических «карбонариев» в черных шляпах, с красными повязками на рукавах, вооруженных винтовками, основательно занятых очищением наших кобур от револьверов (помнится, были мы вооружены по выходе из училища 9 мм револьверами американского образца Смита и Вессона).

Ничего остального не было тронуто — шашки, снаряжение были нам «милостиво» оставлены. Был уже поздний час, солнце зашло. Для меня и до сих пор остается загадкой, как, когда эти «вольные» (слишком уж «самовольные») эти люди проникли в Собрание; почему не были они остановлены караулом у ворот (а таковой имелся, насколько я мог видеть), почему «Собранские» (то есть, прислуга) их не остановили, почему офицеры гренадеры не реагировали «более определенным образом»? Это останется для меня загадкой…

Возможно, что, если появятся записки одного из лейб-гренадер касательно этих событий у них в казармах в день 27 февраля 1917 года, то мы узнаем о том, что там происходило. Сдается мне, что сопротивление вообще не было бы возможно. Отсутствие высших военных властей, сбор их куда-то в штаб округа, поступление каких-то распоряжений о прекращении сопротивления и тому подобное, всё говорит за то, что ИЗМЕНА