— Послушай, милая, откуда старина Джордж знает, когда ему приспичит отлить? Я ведь пивко уважаю.

— Извините. Я увидела мокрое полотенце и думала, что вы принимаете ванну после работы.

— А, нет, это Марти оставил. Я и дома помоюсь. Тут, наверху, у меня только два дела, и оба заранее не предскажешь. Понятно?

— Договорились.

Они молча посмотрели друг на друга. Мужчина сказал:

— Ну и как дела у Марти? Нормально там?

— Не могу вам сказать. Но, судя по цене, которую он запросил, все хорошо.

Мужчина осклабился. Потом со скоростью факира подхватил огромной рукой четыре апельсина, ссыпал их в пакет и протянул Филиппе:

— Вот, попробуй. Лучшие фрукты от Монти. За счет магазина. Соседский гостинец, так сказать.

— Спасибо, вы очень любезны. Мне еще ни разу не дарили соседских гостинцев.

Девушка улыбнулась, растроганная столь неожиданной щедростью, и поспешно отвернулась, боясь расплакаться. Она никогда не лила слез, но ведь за плечами осталась долгая неделя изнурительных поисков. Возможно, эта странная чувствительность к самому простому проявлению доброты объяснялась обычной усталостью и облегчением, пришедшим тогда, когда уже не было надежды?

Пакет опасно истончился под тяжестью фруктов, и Филиппа бережно поддержала их ладонью. Твердые рябые апельсины сияли сквозь целлофан. Девушка понесла их вверх по лестнице медленно и осторожно, словно страшилась разбить, и опустила на пол, пока открывала дверь. Во время осмотра Филиппа обнаружила в сушилке среди разной посуды и полупустых жестянок с чаем и какао узорчатое фаянсовое блюдо английской фирмы «Веджвуд». Теперь она поместила туда гостинец и поставила ровно посередине стола. Казалось, этим жестом она окончательно заявила свои права на квартиру.

На следующий день, в субботу двадцать девятого июля, Скейс отправился за ножом. Норман родился в Брайтоне, в маленьком привокзальном пабе, и вот впервые за долгие годы решил вернуться туда, однако поездка не имела ничего общего с ностальгией по детству. Приобретение холодного оружия — серьезный шаг; важно было не только сделать правильный выбор, но и удостовериться, что о покупке никто позже не вспомнит. А значит, следовало заниматься поисками в крупном городе, желательно удаленном от Лондона, и лучше в час пик. Вот почему Скейсу пришло в голову наведаться в родной мегаполис. Нелегко выполнять настолько серьезную задачу, плутая по незнакомым лабиринтам улиц.

Поначалу он думал зайти в туристический магазин, купить охотничий нож или кинжал, и даже, внимательно изучив витрину, заглянул внутрь. Ничего подходящего на виду не лежало. Мысль о том, чтобы обратиться к услужливому продавцу-консультанту — и получить вопрос о точной цели подобного приобретения, — вынудила его заколебаться. Побродив между горами теплых курток, спальных мешков и прочего походного снаряжения, Скейс наконец нашел целый набор складных ножей, которые, однако, показались ему чересчур короткими. К тому же Норман боялся, что в спешке не сумеет раскрыть лезвие. Нет-нет, здесь требовалось оружие попроще. Зато через некоторое время Скейс наткнулся на другую, не менее ценную вещь: он купил плотный брезентовый рюкзак цвета хаки с удобной лямкой и двумя железными пряжками.

В итоге он все-таки нашел то, что искал: в кухонном отделе новомодного бытового магазина, там, где на длинных стеллажах выстроилось несметное множество прелестных чайных пар, керамических мисок, простых и очень изящных столовых приборов и всевозможных принадлежностей для готовки. Вокруг царила настоящая толчея. Держа в уме свой кровавый умысел, мужчина бродил среди молодоженов, воркующих над каждой семейной покупкой, родителей с горластыми карапузами, невнятно лопочущих иноземных туристов и покупателей-одиночек, разборчиво приглядывающихся к баночкам с приправами, кофейным жестянкам и консервам. Молоденькие симпатичные продавщицы в летних платьицах увлеченно болтали между собой. Посетители сами выбирали то, что им нужно, клали товар в металлическую корзинку и несли к кассе. В такой обстановке никто не обратит внимания на очередного клиента в бесконечной, безымянной, подвижной веренице людей.

Норман провел долгое время у полки с ножами, проверяя каждый на тяжесть и равновесие, оценивая, насколько удобно рукоять умещается в ладони. В конце концов ему попался подходящий экземпляр — крепкий, для разделки мяса, с треугольным восьмидюймовым клинком и гладкой деревянной ручкой. Похожее на бритву лезвие защищал плотный чехол из картона. Особенно Скейсу понравилось отточенное острие. В самом деле, на первый глубокий удар придется основная сила. Повернуть и вытащить из раны — это уже не более чем рефлекторное действие. Стоя в короткой очереди, посетитель заранее приготовил деньги без сдачи, чтобы за несколько секунд миновать кассу.

Карта улиц Лондона у него уже была, купленный на подаренные сослуживцами деньги бинокль — тоже, оставалось приобрести в Брайтоне еще два предмета. В аптеке мужчина выискал на витрине тончайшие защитные перчатки, в универмаге — прозрачный непромокаемый плащ. Не желая возиться с примеркой, Норман выбрал самый крупный размер. Пусть себе свисает до пола, ведь, если кровь хлынет фонтаном, хозяину потребуется надежная защита. Скейс опустил перчатки в карман, после чего скатал макинтош вокруг бинокля и клинка, упрятанного в ножны. Сверток легко разместился на дне рюкзака, широкая лямка которого удобно легла на плечо.

Норман и сам не ответил бы, почему все-таки надумал заглянуть в «Козу и циркуль». Много подворачивалось причин. Действительно, раз уж он в Брайтоне… Да и паб находился по дороге на вокзал. Кроме того, новая стадия жизни еще дальше уводила от горестей детства; занятно было посмотреть, как сильно переменились знакомые края. Оказалось: ни капли. Темный, приземистый, тесный паб, привлекательный только для завсегдатаев, но отталкивающий своим видом случайного прохожего, все так же бесприютно жался в тень железнодорожного моста. По-прежнему внутри стояли длинные дубовые столы и скамьи, на стенах висели в кленовых рамках те же пожелтевшие снимки брайтонского пирса и рыбаков, выстроившихся группами перед лодками. В окнах угрожающе чернели пасти мостовых арок. В детстве Норман боялся их, почитая за логово чудовищ, не имеющих шей, зато плюющихся смертельно ядовитой слюной. Всякий раз он переходил на другую сторону дороги, при этом отводя глаза и страшась ускорить шаг, дабы не привлечь к себе внимания монстров. Правда, позже, в одиннадцать лет, мальчик заключил с ними негласный договор. Теперь он утаивал остатки еды — хвостик сосиски, ломтик помидора, хлебные шарики, чтобы класть их у входа под первую арку, словно некое приношение. Возвращаясь по вечерам, ребенок проверял, принята ли его жертва. В глубине души он догадывался, что здесь полакомились чайки, а все-таки отсутствие объедков успокаивало. А вот поезда никогда не пугали Нормана. Ночами, лежа в постели, он отмечал в уме каждое прибытие. Руки нервно мяли край одеяла, глаза недвижно смотрели в окно: сейчас послышится предупредительный гудок, и нарастающий гул почти мгновенно превратится в грохот и железное дребезжание, на потолке замелькают ослепительные рисунки, а кровать начнет содрогаться.