Франкфурт-на-Майне, Дюссельдорф-ам-Хауптбанхоф-штрассе,

через полтора часа

В послеобеденное время посетителей в bierstube почти не было. В воздухе витал аппетитный запах сосисок и тушеной капусты. Единственный официант бегал со скатертями и салфетками. Лишь одна пожилая пара расправлялась с совершенно не соответствовавшим хрупкому облику обоих супругов внушительным обедом, состоявшим из жареной свинины, красной капусты и клецок.

Кроме них и Лэнга, в зале никого не было.

Поглядывая сквозь зеркальное стекло витрины на здание, ставшее ему практически домом в годы работы в Управлении, он думал о том, как могло получиться, что такая чистая площадь все же кажется очень неопрятной. Ведь с тех пор, как бомбардировщики США и Королевских ВВС сровняли Хауптбанхоф-платц с землей, вынудив тем самым хозяев полностью перестроить ее, прошло всего лишь шестьдесят лет. И все же казалось, будто несмываемые пятна от паровозного дыма откладывались на этих стенах уже многие столетия. Франкфурт всегда был известен как центр торговли, банковского дела и прочих финансовых операций, но красотой отнюдь не славился, хотя восстановленный Ромерберг, средневековый центр города, обладал определенной привлекательностью.

Лэнг потягивал мутноватое пиво; во рту все еще чувствовался вкус острой коричневой горчицы, щедро сдобрившей братвурст. В ту самую секунду, когда он поставил стакан на стол — не позже и не раньше, — дверь открылась и появилась Герт, тащившая за собой чемодан на колесиках.

Она сразу увидела Лэнга, но все же обвела помещение быстрым, но внимательным взглядом и лишь потом села за столик напротив него.

Лэнг поднялся, перегнулся через стол и поцеловал ее в щеку.

— Я уже начал было волноваться.

Она картинно закатила глаза.

— Он начал волноваться?! Ты весь аэропорт поставил на уши. Оттуда невозможно было выбраться. Метро остановили на целый час.

Лэнг откинулся на спинку стула.

— Что-что я сделал?

— Напал с пистолетом на человека, ограбил его, потом ударил полицейского и отобрал у него оружие. И к тому же разбил четыре полицейских автомобиля.

В ее голосе слышалась какая-то странноватая интонация, но Лэнг не мог понять, что она означала — то ли восхищение, то ли атавистический тевтонский страх перед всяким беспорядком.

— Я? С чего ты взяла, что я могу иметь к этому какое-то отношение?

Герт выразительно фыркнула, недвусмысленно дав понять, что отвечать на подобные вопросы ниже ее достоинства.

— Только представь себе, что творилось в поезде из аэропорта после часового перерыва!

И, словно в наказание, она допила пиво из его стакана.

— Ты могла взять такси, — заметил Лэнг.

Герт снова фыркнула, на сей раз недовольно, и поставила пустой стакан на стол.

— Толпа… в смысле очередь, на такси там не рассосется, наверное, уже никогда. Я есть хочу. Может быть, мы поедим, а проблемы, созданные тобой, будем обсуждать потом, а?

Герт помахала официанту, не сводившему с нее взгляда. Даже в простых синих джинсах и ничем не примечательных блузке и пиджаке она вполне могла спровоцировать своей внешностью затор на автостраде. И официант появился возле их столика с такой скоростью, какой Лэнг за ним и не подозревал.

— Tageskart, меню?

Лэнг знал, что мало какое печатное издание, будь это даже «Война и мир», не сможет сравниться толщиной с ежедневно обновляемым списком фирменных блюд к ленчу и обеду, повседневных блюд, закусок, супов, второго и десертов, — вот что представляло собой немецкое Tageskart. Иногда Рейлли чуть ли не всерьез задумывался, не могла ли война сложиться по-иному, если бы немцы уделяли ей столько же внимания, сколько изучению ресторанных меню.

Подобно большинству своих соотечественников, Герт, прежде чем сделать заказ, просмотрела страницу за страницей не менее внимательно, чем, скажем, инвестор изучал бы последние известия о положении на рынке, хотя Лэнг заранее знал, что она закажет: братвурст.

Дождавшись, пока официант скроется за занавесом, отделявшим обеденный зал от кухни, Герт наконец-то соизволила ответить.

— С чего я взяла, что весь этот переполох в аэропорту устроил именно ты? Во-первых, об этом можно было бы и догадаться. А во-вторых, потому, что ты бросил там сумку с именным ярлыком.

Лэнг вздрогнул, узнав о том, что допустил вопиющее нарушение так хорошо известных ему правил. Цеплять стандартную бирку со своим именем на багаж настоятельно не рекомендовалось. Наличие таких меток резко повышало опасность «засыпаться». К тому же в личном багаже сотрудников Управления частенько имелись такие вещи, как не обнаруживаемые рентгеном пистолеты, почти полностью сделанные из пластмассы, детали взрывных устройств и прочие штуки, не одобренные ни одним бюрократом. Пассажиру, везшему с собой такие вещи, вовсе незачем лишний раз «светиться». А эту бирку он нацепил на свою сумку, когда ему пришлось совершить краткую поездку от имени фонда, как раз в то время «Гольфстрим» проходил очередную сточасовую проверку.

На проклятом ярлыке было не только его имя, но и адрес. Немецкие полицейские, вероятно, уже связались со своими американскими коллегами. Н-да…

Герт окинула любовным взглядом высокий стакан с пивом, принесенный расторопным официантом.

— Конечно, я сообщила об украденном багаже.

— Спасибо. Я сам как-то не успел это сделать.

Герт сделала маленький глоточек пива, зажмурилась и восхищенно вздохнула.

— Пиво доставляет тебе больше удовольствия, чем секс, — усмехнулся Лэнг.

— Пивом я могу наслаждаться и без тебя, — тут же парировала Герт.

— И ты можешь наслаждаться им, даже когда у тебя болит голова.

Она поставила стакан.

— Так у меня голова никогда не болит.

— Это правда. — Лэнг вновь стал серьезным. — Думаешь, они тебе поверили?

— Ты о пиве или о сексе?

Он покачал головой.

— Об украденном багаже.

Герт пожала плечами.

— Кто знает? Я думаю, что нам, пожалуй, стоило бы перейти через площадь и выяснить, не согласится ли кто-нибудь из моих друзей оказать нам услугу и как-то облегчить отношения с местной полицией.

Если подобную услугу и могли оказать, то очень немногим, это Лэнг знал по собственному опыту. В Германии, как и в любой другой стране, вряд ли согласились бы смотреть сквозь пальцы на американских агентов, устраивающих бедлам и нарушающих общественное спокойствие и безопасность.

— Полагаю, они могли бы, по крайней мере, узнать, купились ли немцы на твою историю.

Через тридцать минут Герт и Лэнг пересекли Мозельштрассе и подошли к ничем не примечательному четырехэтажному каменному дому. Мокрый от продолжающегося дождя, похожий на скалу фасад выглядел зловещим и был похож на тюрьму. И Герт, и Лэнг знали, что, приближаясь, они попали в поле зрения множества телекамер наблюдения, замаскированных в кладке и скрытых за маленькими тонированными окошками из пластмассы, способной выдержать выстрел из любого огнестрельного оружия, кроме разве что пушки. На крыше располагался целый лес практически невидимых снизу антенн. Жалюзи на окнах были снабжены специальными резиновыми прокладками. В закрытом положении они предохраняли стекла от вибрации, позволяющей с помощью лазерного или какого-нибудь иного устройства подслушать ведущиеся внутри разговоры.