Я покосилась в сторону Демида, но он точно не мог слышать этих слов.

– Ладно, завтра зайду. Не грусти.

– Петька переживает глубокую личную травму по поводу того, что Селезнева его бросила? – хмыкнул Демид, когда я повесила трубку.

– Не смешно, между прочим. У него тонкая душевная организация.

– Ладно, как скажешь. Я в общем-то не претендую. Сколько вы с ним знакомы?

– Сколько себя помню.

– Хорошо. А сколько ты себя помнишь?

Я хмыкнула, но потом посерьезнела. Посмотрела на Демида в задумчивости. действительно, сколько? Детства почти не осталось в памяти, по крайней мере, стройного временного ряда. Оно всплывало хаотично картинками, которые содержали, скорее, эмоциональную составляющую, нежели что-то важное по меркам взрослого.

Я отчетливо помню, как в магазине потеряла бабушку в очереди. Как я испугалась, побежала сквозь толпу, приметив однотипный коричневый плащ, как схватилась за него, а это оказалась не бабушка. И я испугалась еще больше, и тут бабушка нашла меня сама, стояла через трех человек после той женщины.

Или как я перебегала дорогу в неположенном месте, и мне было одновременно страшно, и стыдно, и сердце грохотало в груди сильно.

А вот чтобы что-то такое более-менее осознанное…

– Не очень много, – пришлось мне признать. – Только лет с двенадцати, наверное.

– Переходный возраст, – кивнул Мазуров. – Частое явление, полная перестройка человека, мозг загоняет в подсознание то, что считает ненужным для новой жизни.

– Ну с Петькой мы общаемся с того момента, как они поселились напротив.

– Это было после исчезновения твоей матери?

– Наверное. Бабуля говорила, мне было три.

– Узнать не так уж и сложно, ладно… Вот что, Майя, – Демид бросил серьезный взгляд, а я даже напряглась, когда он называл меня Пчелкой, звучало как-то приятней. – Тебе нужно попытаться вспомнить все, что связано с твоей бабушкой. Какие-то нестандартные ситуации, разговоры, все, что выбивалось из привычного образа. Это сложно, я понимаю, но нужно. Пока что мы ищем извне, тянем ниточки, проверяя их на прочность, но я почти уверен: загадка таится в тебе. Твоя бабка знала куда больше, чем рассказывала. Она создала тебе другую реальность и воспитала так, как считала нужным. Сейчас мы уверены в том, что не знаем по факту даже ее настоящего имени. Она бежала с дочерью не просто так. Один раз она прокололась, и ты докопалась до истины, когда стала вспоминать. Возможно, были и другие случаи, на которых твое внимание не концентрировалось настолько. И еще, у нее остались какие-то личные вещи после смерти?

Я почесала нос.

– Ну что-то было… Я не помню точно, я тогда очень переживала, всем занималась тетя Ирина.

– Это у нас…

– Петькина мама.

– Вот и поговорим с ней. Возможно, она тоже что-то расскажет интересное.

Демид вернул внимание дороге, а я задумалась над его словами. По всему выходило, что в один миг я стала человеком без имени. Кто я, кто мои родители, что произошло в прошлом с моей семьей? И правда ли, что бабушка знала об этом куда больше?

Я прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на том, что говорил Демид. Выходило не очень. В голову лезли разные мысли, которые сбивали с настроя. Только вроде думала о бабушке, а уже почему-то думаю о чем-то другом.

– Не думай, Пчелка, – услышала я вкрадчивый голос Мазурова. – Не пытайся вспомнить, погрузись в медитативное состояние, замедли дыхание, мысли, сосредоться в моменте. А потом скажи мысленно: когда моя бабушка вела себя не так, как я привыкла.

Хотелось хмыкнуть и отпустить какую-то шуточку. Нет, не так. Не хотелось. Это было бы логичным с моей стороны в выбранной нами манере общения. Но сейчас я не стала ничего говорить, послушалась его слов. И время как будто, правда, замедлилось. А вместе с ним и я. Состояние было такое… умиротворенное, что ли. Я задала вопрос, и не стала пытаться вспомнить. И ответ пришел сам – в виде воспоминания.

Мы выезжали с бабушкой далеко всего два раза. Один на море, когда мне было девятнадцать, и один раз в Питер, когда мне было одиннадцать. На обе поездки по факту уговорили бабушку Петькины родители, которые сами туда и ехали.

Приглашали они нас постоянно, но бабуля согласилась только дважды. И то со скрипом, считала, меня это может развратить, увижу "лёгкую" жизнь, подорвусь и уеду, повторив судьбу матери. Конечно, я не уехала, и не думала об этом всерьез, потому что считала себя обязанной быть рядом с бабушкой, которая вырастила меня.

В Питере мне понравилось, большой красивый город, необычный, он осел в сознании ворохом ярких эмоций, от которых каждый раз при воспоминании становилось тепло и трепетно. Мы много гуляли, ходили в музеи. А потом вдвоем с бабушкой поехали на кладбище.

Оно было большое и завораживающее. Ему было много лет, скособоченные кресты утопали в папоротнике, было тихо, от большой широкой дороги уходили маленькие тропинки между коваными оградами.

Мы шли минут десять, прежде чем бабушка свернула на едва заметную тропку и пробралась к низкой ограде с потрескавшейся выцветшей краской. В ней было несколько могил, непонятно, как они вообще уместились в таком маленьком пространстве.

Бабушка стояла, опираясь на ограду, смотрела на поблекшие фотографии людей. Какие-то женщины и один мужчина.

– Кто это, ба? – спросила я, она застыла на вдохе, глядя вперед, куда-то сквозь торчащие кресты.

– Это дорогие мне люди, Майя. Не думала, что побываю здесь еще, – она сглотнула, как мне показалось, ком в горле, так и не ставший слезами. – Скоро пойдем. Подожди еще немного, пожалуйста.

Я устроилась чуть в стороне, достала новенький блокнот, купленный в Питере, у него были хрустящие страницы и неповторимый запах. Тогда я еще не знала, что это запах типографии. В Питере мне просто все казалось необычным и уникальным. Я записывала туда все о нашем путешествии. И пока бабушка стояла у ограды спиной ко мне, я писала об этом нашем походе, кидая взгляд на памятники.

– Он должен быть дома, – сказала я себе под нос, но Демид услышал, бросил на меня быстрый взгляд.

– Кто?

– Не кто, а что. Блокнот. Мы с бабушкой ездили в Питер и ходили на кладбище, она сказала, там дорогие для нее люди: мужчина и три женщины. Я вела дневник и записала туда фамилию, которая была на памятниках.

Я посмотрела на Демида в легком обалдении от себя и от происходящего.

– О как, – вздернул он брови. – Это то, что надо, Майя. Уверена, что блокнот сохранился?

– Должен.

Меня обуяла жажда деятельности. Естественно, после такого-то воспоминания. Я даже попыталась выжать из памяти фамилию, но это было мне неподвластно. Странно, что вообще получилось вспомнить такое вот, учитывая, какой объем информации свалился на меня за последние три дня.