Реакции Хайнса на бензодиазепин[34]и алкоголь были мгновенными и показательными, эти вещества немедленно активизировали трансмиссию гамма-аминомасляной эргиновой кислоты для стимуляции нарастающей и перманентной агрессии.

Однако кратковременное исследование не смогло выявить связь между постоянным притоком витаминов, минералов и жирных кислот омега-3 и снижением мотивации к насилию. Итак, то, что употребление ингибиторов активности моноаминов, направленное на увеличение их концентрации, влияет на уровень агрессии испытуемого, не подтверждено.

Направляем образец мозга для препарирования и обследования на месте мозжечковой миндалины и коры лобных долей, и архивирования для основного фонда.

— Что-то мне не по себе, — сказал Бен. — Ты думаешь о том же, что и я?

Петер поскреб подбородок, заросший щетиной:

— Посылка была адресована Грэму, да? Наконец мы вплотную подошли к чему-то важному.

— Почему ты так думаешь?

— Я нигде не видел хирургических инструментов, склянок с формалином, операционных столов — того, что требуется для препарирования мозга.

— Может быть, оборудование еще не доставили.

— Не похоже. Нет, это где-то здесь, просто мы плохо смотрели.

— Петер, такое оборудование занимает много места. Мы бы его обязательно заметили.

Петер воскликнул:

— Точно! Все это здесь, но мы ничего не нашли! Идем!..

Петер потащил Бена за собой в столовую. Никого там не найдя, он промчался по коридорам обсерватории, поднялся наверх, в купола, и наконец обнаружил Жака Фрежана за коронографом.

— Жак, сожалею, что помешал, но мне необходимо кое-что выяснить, — сказал Петер.

Жак рассеянно посмотрел на него:

— Вы совсем мне не мешаете, я перечитывал записи о моих дневных наблюдениях. Чем могу помочь?

— Кто из вашей группы лучше всего знает обсерваторию, включая ту часть, куда у вас теперь нет доступа?

Жак вздохнул.

— Я, — сказал он. — Я здесь за старшего.

— Вы можете пойти с нами? Мне нужна ваша помощь.

Фрежан закрыл тетрадь, надел бейсболку и пошел за Беном и Петером в коридор, куда после приезда Грэма ему было запрещено входить. Петер закрыл дверь в коридор изнутри и указал на ряд кабинетов:

— Вы можете сказать, остались ли размеры комнат прежними?

Фрежан вытаращил глаза:

— Для этого вам нужен архитектор!

Тем не менее он стал осматривать кабинеты. Обойдя половину из них, он остановился:

— Ну, не знаю… Мне кажется, тут все как раньше, но что-то все-таки изменилось.

Бен и Петер переглянулись.

— Продолжайте, Жак. Здесь есть и другие помещения.

Фрежану не пришлось далеко идти. Он указал на металлический шкаф с инструментами, который перегораживал коридор:

— Кажется… Да, точно! Его там не было! Тут была лестница в подвал, в запасник музея.

Петер и Бен бросились к шкафу и стали его осматривать. Пол под ним был исцарапан во многих местах. Петер хотел сдвинуть шкаф, но он оказался слишком тяжелым.

— Подожди, — остановил его Бен, ощупывая низ шкафа изнутри.

Петер понял, что шкаф приподнят приблизительно на один сантиметр. Бен нащупал утолщение и потянул вверх. Что-то щелкнуло.

— Похоже, я разблокировал колесики, — воскликнул Бен.

Шкаф сдвинули, под ним в полу открылся прямоугольный люк. Бен нашарил выключатель, и две лампочки осветили лестницу, ведущую вниз. Изменившимся от волнения голосом он проговорил:

— Грэм сказал, что собирается что-то уничтожить ради блага всего человечества. Не знаю, что он имел в виду, но оно там, внизу.

Эмма открыла глаза. Она несколько часов проспала среди мешков с зерном, и сырость раннего утра пробирала до костей. Тим лежал, свернувшись как ребенок, но проснулся, как только она зашевелилась.

— Солнце встает, — прошептала Эмма.

— Вы что-то услышали или заметили? — спросил он охрипшим от сна голосом.

— Нет.

Эмма высунула голову из убежища и огляделась. Небо было серым, облака затянули горизонт, папоротники шелестели на ветру. Костер, в котором горели трупы собак и кур, потух, тишину нарушали только крики птиц и шум прибоя.

— Никого нет, — сказала она.

Они выпили воды, которую захватила Эмма, съели печенье и выбрались из убежища. Оказавшись на открытом месте, Эмма в первый момент почувствовала себя голой и уязвимой. Через некоторое время она привыкла, но бдительности не теряла. Ей казалось, что дорога в Ханававе должна начинаться от берега, но Тим направился вглубь долины.

— Мы не идем в Ханававе? — удивилась Эмма.

— Мы пойдем туда, но через пять минут. Сначала я хочу кое-что проверить.

Он пошел к дому, в котором они ночевали. На крыльце валялась разбитая в щепки дверь. Эмма всплеснула руками:

— Боже мой!..

Они осторожно заглянули внутрь. Мебель была перевернута, вещи из шкафов вывалены на пол, диван вспорот, посуда перебита.

— Тот, кто это сделал, был в бешенстве, — прошептала она.

— Теперь понятно. Их было несколько. Одному войти не удалось, и он позвал на помощь.

Эмма хотела спросить, кто это был, но удержалась. Тим знал не больше нее.

— Уходим отсюда, — сказала она.

Они спустились по главной улице и вышли на дорогу, поднимающуюся на холмы, заросшие лесом. Внизу соленые волны разбивались о скалы.

Вскоре Эмма почувствовала, что ноги у нее горят, а мышцы ноют. Время от времени она оборачивалась, чтобы посмотреть на деревню — пустынную улицу, заросшие травой тропинки и безжизненные дома. Где прячутся те, кто напал на них ночью? Наверное, они выходят только с наступлением темноты, а днем отсыпаются. Но где? В одном из этих домов? Может быть, когда они с Тимом искали телефон, они, сами того не зная, уже побывали в их логове? Или у этих тварей есть укромное место в лесу, в непроходимых зарослях, нависающих над деревней?

Тим невозмутимо шагал впереди с дробовиком за плечами, Эмма шла за ним. Это могло бы быть прекрасной прогулкой, но теперь ей казалось, что в причудливых очертаниях скал таится угроза. Вот уже два дня она жила словно в ночном кошмаре, и все вокруг было отравлено ужасом. Ее пугал луч света, падавший в просвет между облаками, слишком яркая зелень утомляла. Она шла за Тимом, готовая чуть что броситься в чащу.

Они поднимались все выше. Красные, белые и коричневые крыши внизу становились все меньше, складывались в яркую мозаику. А океан наоборот — чем дальше они от него уходили, тем величественнее он становился, водная гладь расстилалась все шире, серое блестящее покрывало сливалось с горизонтом, затянутым облаками.