Выключив телевизор, М. вновь смотрит в окно. Хельсинки мокнет. М. понимает, что c каждой минутой вчера становится более логичным продолжением дня, чем завтра.

В конце концов М. выходит на улицу. Несколько секунд разглядывает таксиста, затем закуривает. Он идет прямо, за почтой поворачивает направо, на переходе налево, вновь прямо и через несколько минут оказывается у Шведского театра. Теперь, когда куртка промокла насквозь, можно пойти вверх, но там он был вчера и позавчера. Правая от него сторона изучена в прошлый приезд, терминалы «Викинга» и «Силии лайн» тоже. М. возвращается в гостиницу.

Номер не успели убрать. Теперь здесь много пепла. Валяющиеся повсюду окурки напоминают хвосты самолетов. Вероятно, когда горничная сообщит о том, что в номере накурено, поднимется скандал. Осознав это, М. достает последнюю сигарету и швыряет пачку на пол.

За большим окном, внизу, люди спешат на вокзал. Такси приезжают и уезжают. Длинные автобусы ловко входят в поворот и отправляются в сторону Сенатской площади. В который раз М. разглядывает зеленый купол кафедрального собора. Над ним, как, впрочем, и над другими домами, кружат чайки. Большие и белые, как облака. М. моргает. Затем еще и еще. Кажется, это единственное событие достойное записи в дневнике, но дневника М. никогда не вел.

Через полчаса он вновь в холле гостиницы. Портье подтверждает отмену всех рейсов.

– Вообще-то у нас в гостинице не принято курить, но, учитывая сложившуюся обстановку, напряженность ожидания, мы не будем предпринимать каких-либо мер. Постарайтесь больше не курить в номере, в противном случае нам придется оштрафовать вас.

– Сколько еще будет извергаться вулкан?

– Никто не знает. Период активности может продолжаться от нескольких месяцев до нескольких миллионов лет.

– И что мне теперь делать?

– Вы видели церковь Темппелиаукио?

– Да. Может, мне поехать в Швецию?

– Нет смысла. Скандинавия стоит и, судя по всему, полетит последней. Только если у вас есть желание посмотреть Стокгольм… Но на ближайшие дни билетов на паром все равно нет.

М. опять чихает и закуривает. На этот раз пепел покрывает асфальт. Сигарета еще не докурена, а он уже перед памятником Маннергейму. Странная на нем шапка, думает М. Рядом с памятником шестому президенту Финляндии много подростков. Они катаются на скейтбордах и, кажется, однажды обязательно перестреляют друг друга.

М. обедает в кафе музея Киасма. Салат, белое вино, пластиковые салатовые стулья. Вокруг азиаты и финны, которым, оказывается, еще есть что обсуждать. Много маленьких детей. Похоже, им никогда не доведется летать.

М. смотрит по сторонам. Создается впечатление, что большие окна ограждают не от улицы, но от тишины, что внушает покорность. М. думает о том, что в Хельсинки череда дней становится единственным путешествием.

Женщина говорит «та». В пустой кровати пустой спальни пустившего, как косы, трещины пустого дома она выговаривает «та». Она не знает, прихоть это или спасение, минутная слабость или шаг, который, возможно, изменит ее жизнь, она просто шепчет «та».

В течение нескольких дней она находит его. Лучшего в городе. Звонит и попросит о встрече в Уфицци. Он спрашивает, как узнает ее, и она отвечает, что будет самой красивой в зале Боттичелли. Он обещает обязательно ее узнать.

Когда женщина появляется, он понимает: «Не обманула». Юноша улыбается, и она улыбается в ответ. Он ей нравится. Парень моложе, чем она думала, к тому же у него чистые руки.

– Видите картину?

– Та?

– Ту! Это «Рождение Венеры» Боттичелли.

– Я знаю, – скромно замечает он.

– Видите ее правую руку? Она прикрывает грудь. Веками люди наслаждаются ее красотой, не подозревая о болезни.

– Болезни?

– Да. Больше всего ей хочется опустить руку, поверьте. За много веков она отекла, она ноет, она так болит! Но, неся свою красоту, Венера не открывается. Она остается неприступной. Она нежна. Она соглашается с тем, что есть, потому что иначе и быть не может. В ее безучастии – мужество, в немного склоненной голове – сила. Давайте поедем к вам.

Он ведет старый «Пежо» узкими улицами. Молча, время от времени проворачивая руль то вправо, то влево, он смотрит на ее руки, шею и грудь. Выстукивая триоли на страницах, женщина рассматривает альбом.

«Пежо» останавливается. Парень поворачивает ключ, дергает ручник и выходит. Обходит машину, открывает дверцу и подает руку, – женщина улыбается.

Почтовые ящики рвет буклетами магазинов одежды на вес. Мраморные ступени упираются в вековые раскрашенные стены. Он держит ее руку, и его шаги шире.

Закрывается дверь. Юноша берет плащ и спрашивает, не хотелось бы женщине чего-нибудь выпить. Ей все равно, отвечает она, и он уходит в кухню.

Гостья осматривает гостиную, разглядывает фотографии на полках и каталоги на столе. Комната кажется ей светлой, уютной и, пожалуй, слишком опрятной для человека, который делает татуировки. Из кухни еще раз доносится вопрос о выпивке. Она улыбается, но ничего не отвечает. Размотав шарф, женщина бросает его на пол. Левой рукой толкает сначала правую, затем левую бретельку. Рождая складки, ткань медленно ползет вниз. Чтобы снять платье до прихода молодого мастера, она резко дергает у бедра. Шелк скользит. Женщина отходит к окну и становится так, чтобы мастеру была видна ее спина.

– На жопе, что ли, хотите? – будто бы грубо, но с юношеской иронией спрашивает он. Она ничего не отвечает и, резко обернувшись к нему, замирает. Замирает он. Его рука больше не держит ее. Он чувствует, как его палец не сжимают раскрывшиеся челюсти. Ему хочется закрыть глаза, но что-то останавливает. Он смотрит и ждет любого ее слова, но, словно робкая натурщица, она молчит, молчит, молчит, молчит, молчит, молчит, молчит, молчит, молчит, молчит, молчит, молчит…

Он видит ее закрывающиеся в фалангах пальцы и дрожащим мизинцем чувствует собственное горячее дыхание. Она не говорит и он, заглотнув слюну, едва слышно просит:

– Отвернитесь…

– Да, конечно, – тихо отвечает женщина и поворачивается к окну. Ногой она пытается нащупать и подтянуть платье.

– Нет, нет, не одевайтесь. Простите, я просто никогда не видел ничего подобного! Простите! Вы не могли бы повернуться ко мне еще раз? Простите!

– Ничего, я привыкла.

– Черт, это?

– Это рак груди…

– И вам?

– Одной половины, как видите, нет. Ее ампутировали. Я хочу сделать на этом месте татуировку. Здесь должна быть Венера, Венера, которая, подобно мне, прикрывает свою болезнь.

– И сосок отрезали?

– Да. Вы слышите, о чем я прошу? Мне нужна точная копия.

– Давно это у вас?