А когда он, разоренный, как писал, «без остатку», вернулся домой, то выяснилось, что в его отсутствие дому был нанесен ущерб стоявшими на постое солдатами Преображенского полка. Мало того, после них там жил некий водочный мастер, который регулярно избивал его жену. Обратившись с челобитной к царю, Федоров попросил дать ему в качестве возмещения таможню и кабак «на крутецком яму» на пять лет и позволить «вино курить». Петр за «его великое разорение и полонное терпение» удовлетворил просьбу.

Иногда в качестве вознаграждения за годы, проведенные в неволе, власти могли пожаловать бывшего пленника повышением по службе. В 1711 году в Канцелярию Правительствующего Сената явился прапорщик Никита Меньшиков и рассказал, что в 1705 году в одном из боев был взят в плен в Колывани, откуда его отправили в Стокгольм. Находился он там шесть лет и «принимал великую нужду».

В июле 1711 года ему посчастливилось бежать вместе с князем Я.Ф. Долгоруким. Члены Сената «приговорили его, Никиту, за его полонное терпение написать в капитаны» и дать ему соответствующее жалованье.

Вот как выглядел столь долгожданный документ, который давал право пленному на возвращение домой к родным и близким: «По указу Всепресветлейшего и державнейшего Петра Великого императора и самодержца всероссийского и прочая, и прочая, и прочая. Объявитель сего его королевского величества шведского адъютант Барсфельт родом из Тюренгена, который в прошедшую войну был взят в плен. Ныне по учиненному с короной шведской вечного мира отпускается в свое отечество. Оного везде пропускать без задержания. А ежели он пожелает жить в российском государстве где-нибудь в какой службе или у кого в услужении, ему по этому указу дается в том воля. Но явиться ему и записаться надлежит, а не записавшись в российском государстве не жить. Дан в Москве 26 апреля 1722 года. Иван Лихарев, секретарь Семен Попов № 1860. 1724. 27 июня. Сей указ в московской полицмейстерской канцелярии об отъезде явлен и записан №89». Шведский паспорт русских пленных был практически идентичен по содержанию.

История Северной войны не сохранила, да и не могла сохранить, имена всех, кто был в плену. И все же некоторые из тех, чья деятельность в суровых условиях военного времени сыграла большую роль в жизни пленных и оставила заметный след в истории России и Швеции, достойны особого упоминания…

Незаслуженно мало написано о том, как сложилась судьба князя Андрея Яковлевича Хилкова после того, как он оказался заложником большой политики и провел долгие годы в плену в Швеции. С XIX века по справочникам и энциклопедиям «гуляют» даже неверные дата и место смерти русского резидента. В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона, Большой советской энциклопедии, не говоря уже о прочих, написано, что А.Я. Хилков умер в 1718 году в Вестеросе, что является абсолютной неправдой[66]. Вместе с тем есть немало данных о том, что это событие произошло в Висингсборгском замке на острове Висингсё 7 ноября (8 ноября по шведскому календарю) 1716 года и стало результатом обострения водянки. А в 1718 году, на который ошибочно ссылаются авторы, его тело доставили в Санкт-Петербург и по приказу царя захоронили в Александро-Невской лавре. Такое невнимание и «легкомыслие» потомков хотелось бы исправить — ведь князь Хилков много сделал и для своих товарищей по плену, и для Отечества.

Обстоятельства того, как представитель одной из аристократических русских фамилий стольник князь А. Я.Хилков оказался в Швеции, уже известны, как, впрочем, и то, что по приказу короля Карла XII русский резидент был арестован, а его имущество конфисковано. В этом нет ничего удивительного; точно такая же участь постигла шведского резидента в Москве Томаса Книперкрону. Впоследствии власти обоих государств, особенно шведские, будут тщательно придерживаться принципа взаимности в режиме содержания резидентов. Дополнительным фактором, усугубившим положение Хилкова, стало то обстоятельство, что король объявил его ответственным за решения царя, как, впрочем, и за все проблемы, которые возникали у пленных каролинов в России.

С началом войны объем работы русского резидента стал очень большим — от его активности зависела судьба более сотни интернированных гражданских лиц. «Великая теснота, нужда и печаль» требовали принятия незамедлительных мер. Во-первых, следовало получить официальное разрешение от шведских властей на переписку с Москвой. Практически все, что Хилков пробовал отправлять на родину до этого, изымалось и оседало в архивах Кансли-коллегии. Во-вторых, наладить процесс перевода и получения денежных средств из России. В-третьих, добиться возможности для себя и прочих пленников, среди которых было несколько состоятельных купцов, самостоятельно совершать покупки.

В середине февраля 1701 года, получив соответствующие указания от короля, шведские власти разрешили переписку с Россией. Благодаря этому до нас дошло довольно много писем Андрея Яковлевича, после прочтения которых перед нами предстает удивительно деятельный человек. Очевиден и тот факт, что не все письма приходили в Россию легальным путем; со временем Хилков нашел тайные каналы и способы передачи информации, в том числе разведывательного характера, в Москву. Кроме того, с 1701 года он начал широко применять шифр — «секретную цыфирь» и симпатические чернила, пользоваться которыми его научили в Посольской канцелярии еще до отъезда[67]. Уже в ноябре в его письмах Ф.А. Головину появляется приписка с указанием, что его письма надо «поджаря смотреть» между строчками и пустой частью листа[68].

В первые месяцы после ареста одним из официально разрешенных шведами каналов отправки писем из Швеции в Россию было посольство Бранденбурга в Стокгольме. Именно туда Кансли-коллегия передавала русские письма после внимательного прочтения. Но наиболее интересная информация о русских пленных, о делах в Швеции и о планах противника приходила в Москву по тайным каналам через Данию. В 1700—1707 годах Россию там представлял Андрей Петрович Измайлов. На его имя стекалась информация из всех источников: от армянских и русских купцов, от шведского королевского церемониймейстера Спарвенфельда и от всех остальных, кто не остался равнодушным к тяжелой участи пленных. Нередко письма писали практически «на деревню дедушке» — так, как это было в феврале 1701 года, когда Измайлову из датской канцелярии переслали письмо, подписанное по-русски «отдать московскому послу». Автор его — купец из Устюжны Железнопольской Митрофан Антипин сын Орлов написал из Стокгольма о том, «какая Хилкову теснота и какие делают триумфы и как нас ругают».