Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Медро запротестовал было, начал что-то говорить о своей невиновности, но милорд Артур только сказал: «Кей вас проводит». Я ухмыльнулся, и он замолчал. Милорд Артур все мне объяснил еще перед тем, как мы пришли туда. Мне очень не по душе этот угорь Медро, и я, в общем, обрадовался, что смогу последить за ним. Да и Агравейна повидать хотелось, что бы там не говорили про то, как он изменился за последние годы. Только, миледи, прошу вас, не давайте вы ему все, что ему пообещал Артур. Он отвалил ему столько золота, словно провожал какого-нибудь союзного короля, а не преступника. Хватит ему на дорожные расходы и десятой части.
— Видишь ли, Кей, — подумав, ответила я, — сторонники Медро сильно обозлятся, что их приятеля высылают без суда. А если станет известно, что ему не пожалели золота, у них будет поменьше претензий. А коли ты будешь рядом с ним, он вряд ли сможет заняться своими любимыми интригами.
Кей только головой покрутил».
На следующее утро Медро, Кей и еще трое сопровождающих действительно уехали. В Эбрауке Мордред и Кей сядут на корабль до островов. Мне стало полегче только после того, как нам доложили, что корабль с ними на борту благополучно отчалил. Я опасалась, не придумает ли Медро какую-нибудь гадость по пути, не станет ли провоцировать Кея на поединок, что было вполне вероятно. Кей не дурак подраться, а Медро ничего не стоило натравить на него какого-нибудь северного короля. Но путешествие, по всей видимости, прошло без происшествий, и короткая записка, написанная каракулями Кея, сообщала нам, что они благополучно достигли Дун Фионна. К тому времени, однако, у меня было полно других забот.
Первые несколько недель после покушения оказались даже хуже, чем недели до него. Артур на людях оставался так же внимателен ко мне, а вот наедине даже не разговаривал. Дома мы молчали. Ночью в постели мы лежали бок о бок, но так далеко друг от друга, словно между нами простиралась половина мира. Утром я просыпалась и замечала, что Артур наблюдает за мной с застывшим, изможденным лицом, а когда я присаживалась к зеркалу, он иногда смотрит на меня, и в глазах его видно все то же страдание. Мне пришлось как-то с этим мириться.
Мне ненавистно притворство в любом виде, а тут мне приходилось притворяться постоянно. Дикие слухи, гулявшие по крепости, с течением времени поутихли, уступив место новым сплетням. Поначалу кое-кто говорил, что я отравила мед, но Артура спасло чудо. Потом начали говорить, что это сам Медро отравил питье, чтобы обвинить меня, но Артур то ли хитрым образом избавился от яда, то ли опять же случилось чудо. Встречались и другие варианты: например, что мед вовсе не был отравлен, а все это спланировал либо Артур, либо Медро, либо вообще кто-то другой, и прочее. Некоторые даже поверили нашему официальному объяснению, что это была глупая шутка, в которой нетрудно было заметить предательство. Были и такие, кто угадал правду. Все это бесконечно пережевывалось, обсасывалось и оспаривалось, а я делала вид, что меня все это не касается. Временами в Зале мне хотелось встать и прокричать им правду, просто чтобы прекратились эти незаданные вопросы. Но, в конце концов, споры утихли, всему происшедшему нашлись более или менее правдоподобные объяснения.
После отъезда Медро напряжение в крепости спало. Без него многие из бывших последователей начали думать самостоятельно и решили, что он вышел за границы дозволенного. Ссор стало меньше, а поединков не стало вовсе. Я старалась убедить некоторых колеблющихся не доверять своему изгнанному лидеру, и чем лучше у меня это получалось, тем больше я себя ненавидела. Моя жизнь превратилась в сплошную ложь, мои улыбки были фальшивыми, и я не раз от всей души пожалела, что согласилась приехать в Камланн когда-то. Нет бы выйти замуж за какого-нибудь дородного северного фермера, нарожать ему толстых младенцев и спокойно умереть очередными родами. Героиням песен проще, они запросто умирают от горя или стыда. В действительности человек способен вынести гораздо больше несчастий и страданий, чем может показаться. Когда весь мир наполняется ложью, когда даже любовь кажется мелкой и бессмысленной, — время продолжает идти вперед, человек продолжает жить. Максимум, с чем я могла справляться в этот период, — это лихорадка.
* * *
В июле зачастили дожди. Погода установилась только к концу месяца, и тут же пришла лихорадка. Я тоже свалилась, полежала денек, решила, что все в порядке и встала, чтобы подготовиться к празднику урожая. Лихорадка тут же вернулась и снова уложила меня в постель. Немного придя в себя, я вызвала Гвина, продиктовала ему письма и просмотрела отчеты — урожай есть урожай, здоров ты или болен. В середине августа зашел Бедивер и спросил, как следует рассчитывать кормовое зерно для лошадей на зиму.
Мы не говорили с ним с того самого пира. Гавейн сказал, что Бедивер знает правду. Он ведь сидел рядом с Артуром и заметил трюк с кубком. Они поговорили. Что уж там сказал ему Артур, я не знаю, но теперь мне стыдно было перед ними обоими. Я бы и дальше избегала нашего военачальника, но нам приходилось решать общие вопросы.
Я уже могла сидеть в постели, хотя не выходила пока, опасаясь возвращения жара. Но я оделась и даже потребовала передвинуть постель так, чтобы лучше видеть написанное. За просмотром счетов я и услышала деликатный стук в дверь. После моего разрешения на пороге возник Бедивер. Вот уж кого я не ожидала увидеть! Он постоял, давая глазам привыкнуть к скудному освещению.
— Благородный лорд! — приветствовала я его. Избегать-то я его избегала, но обрадовалась, увидев на пороге моего дома мрачноватого по обыкновению рыцаря. Он не стал смотреть в глаза, и я тут же смутилась, не совсем понимая, как мне вести себя с ним.
Он чуть запоздал с поклоном, смутился еще больше и отвернулся, чтобы прикрыть дверь.
— Моя леди! Прошу простить, что приходится беспокоить вас в нездоровье, но, к сожалению, больше мне помочь никто не может. Мне нужно представлять, на какое количество зерна мы могли бы рассчитывать зимой. Сами понимаете, от этого зависит, сколько лошадей мы сможем прокормить.
— О, конечно, — пробормотала я и стала рыться
