— Что — я? — спросил Габриэль. Поднявшись с кровати, он подошел к Эльзе и опустил руки ей на плечи — она вздрогнула, но не отстранилась.

— Ты слишком жесток, Габриэль. Меня к тебе влечет, что скрывать, — промолвила Эльза, и было видно, что она честна и с ним, и с собой, но эта честность стоит ей невероятных усилий. — Но то, что ты делаешь, меня пугает и отталкивает.

— Не бойся меня, — прошептал Габриэль внезапно севшим голосом, и теплые девичьи плечи снова вздрогнули под его ладонями. — Я никогда не сделаю тебе ничего плохого. Клянусь.

— Я хочу тебе поверить, — откликнулась Эльза и обернулась к нему. На бледных щеках цвел румянец, а в глазах было настолько горькое выражение, что Габриэлю захотелось отвернуться. — Но ты тот, кто ты есть. И вряд ли ты станешь другим, Габриэль.

На миг Габриэлю почудилось, что он провалился в прошлое. Он увидел Красные комнаты, услышал сбивчивый шепот Анастази, которую швырнул на диван: сволочь, ты просто жестокая и расчетливая сволочь… тебе нравится причинять людям боль, потому что тогда они полностью в твоей власти…

Ему вдруг пронзительно, до боли в висках захотелось отправить Эльзу в ту квартирку, где она жила раньше. Сунуть в руки чек на тысячу золотых крон в качестве возмещения морального ущерба и забыть навсегда. Проще ходить раз в неделю в «Зеленый огонек» — там никто не пытается пробиваться к тому, что Габриэль называл своей душой. Проще остаться на нарциссовом поле под красным небом. Пусть Эльза живет, как захочет. Беньямин ауф Перес с готовностью поможет ей забыть это опасное приключение.

И в то же время Габриэль понимал, что предпочтет умереть, чем расстаться с этой девушкой. Сама того не ведая, она получила над ним власть — и Габриэль тоже не знал, как это случилось.

- Я королевский палач, Эльза, — произнес Габриэль. — Этого нельзя исправить, с этим можно только смириться.

Эльза всхлипнула. Кивнула.

— Ее величество говорила мне что-то в этом роде, — сказала она. — Я понимаю, но… Я не могу так.

Должно быть, Эльза собрала всю свою смелость, чтоб сказать об этом. Габриэль понимающе качнул головой и, подцепив кончиками пальцев маленький круглый подбородок, поднял к себе бледное девичье лицо и прикоснулся губами к мягким теплым губам.

Поцелуй был, словно удар плетью наотмашь, и, когда Габриэль отстранился, ему на мгновение показалось, что он падает в пропасть.

— Уезжай, Эльза, — выдохнул Габриэль, и не сразу понял, что он произнес именно эти слова. — Уезжай. Я пока еще могу тебя отпустить.

Эльза смотрела на него неотрывно. Ее взгляд был испуганным и испытующим, словно она не могла поверить, что услышала именно это.

— Если ты не можешь… — Габриэль сбился и начал снова: — Я вижу, что ты пытаешься. Но… Уезжай. Я боюсь тебя сломать.

Эльза дотронулась до его щеки и ничего не ответила. Сделала осторожный шаг назад и потом быстро направилась к дверям, словно хотела уйти прямо так, в чем была.

Габриэль закрыл глаза. Боль росла и росла, сбивая дыхание.

Потом он услышал, как хлопнула дверь.

Запах нарциссов был тяжелым и навязчивым. Если раньше он окутывал Габриэля подобно невесомому шелковому платку, то теперь густо вяз в ноздрях и глотке, вызывая липкую горькую тошноту.

…служанка помогла Эльзе быстро собрать ее немногочисленные пожитки, большую часть которых занимали вещи для массажа, все эти баночки с маслами и кремами, полотенца, какие-то плоские скругленные камни. Габриэль выписал чек на две тысячи золотых крон, и Эльза стала богатой невестой с хорошим приданым. В свете, конечно, все знают, чьей именно любовницей она была, но деньги на счету сгладят тот факт, что прелестная костоправша спала с Привратником Смерти.

Потом, уже в дверях Габриэль поцеловал ее в лоб тем тихим целомудренным поцелуем, которым мог бы прикоснуться к сестре или матери. Эльза посмотрела на него с жалостью и любовью — и все закончилось.

А ночь продолжалась, ночь так и не ушла.

Нарциссы называли corona mortuis, короной мертвых — Габриэль не знал, почему. Нарциссы склоняли над ним тяжелые колокольца с удушающим запахом, и небо над ними было багровым и низким. Впрочем, нет, это было уже не небо, а потолок в одном из номеров «Зеленого огонька», озаренный мягким светом прикроватных ламп. В комнатах борделя нет окон, здесь всегда ночь.

Габриэль со стоном повернулся на кровати и, взглянув на себя, увидел, что полностью одет. Рядом с кроватью позвякивало зеленое стекло опустевших бутылок. В животе снова заворочался ком тошноты, а тело окатило леденящей волной слабости, которая выбила пот из всех пор и заставила Габриэля задрожать в ознобе. Да, давненько он уже так не делал. После похорон Беатис, своей второй жены, Габриэль пришел в «Огонек», попросил у хозяйки вина и, запершись в номере, употребил все в одно лицо, не озадачившись закусками.

Беатис была хорошей девушкой. Славной девушкой. Вот только до икоты боялась своего мужа. А ее родители не боялись. Им любой ценой нужен был брак с королевской кровью, пусть даже и с Привратником Смерти…

И чем все кончилось? Ничем хорошим.

Во рту было сладко до той границы, за которой наступает горечь, словно Габриэль ел эти проклятые нарциссы, которые сейчас задумчиво склонялись над его лицом. «Я умер, — подумал Габриэль. — Я соединился со Смертью, которую любил всегда, и моя любовь взаимна».

— Племянничек! Эй, племянничек!

Откуда тут взялась тетушка Агата? Нарциссовый мир был его собственным, сюда никогда не попадали гости. Тоненькая тросточка тетки ощутимо стукнула Габриэля по боку. Он всегда поражался, как герцогиня, такая крупная и тяжеловесная, ходит с настолько легкой тростью, почти прутиком, который даже не думает ломаться.

— Племянничек! Да, благодарю вас, — в лицо Габриэля ударил поток ледяной воды. Встрепенувшись, он сел и понял, что нарциссовое поле ему пригрезилось — Габриэль лежал в грядке с цветами среди оранжереи. Тетка довольно кивнула, протянула опустевший стакан слуге, который почтительно склонился рядом в полупоклоне, и сказала:

— Помнится, твой отец напивался так, что все женщины столицы зашивали юбки и прятались на чердаки. А однажды он сжег бордель на Лимонной улице. Дядюшка твой тоже до свадьбы изволил знатно погулять. А ты в нарциссах спишь, вот и весь кутеж.

Габриэлю стало стыдно. Тетка усмехнулась и махнула слуге, приказывая убираться прочь — тот покорно поскакал в сторону оросительных блоков.

— Слава Господу и святой Агнес, — с чувством промолвила герцогиня. — Хоть теперь на человека похож.

— Какой сегодня день? — хрипло спросил Габриэль и не к месту вспомнил, как Арканжело называл такие голоса, как у него теперь: голосок, как в заду волосок, и тонок, и нечист. Ему захотелось нервно рассмеяться.

Герцогиня усмехнулась.