Одна — манила.

Ее проложил его несчастный отец.

Дорога была услана цветами и обильно орошена слезами умиления. Ибо это было дорога мягких уступок и милости к тем, кто сеял ветер.

Те, кто окружали трон и те, кто стояли на некотором отдалении, но имели большое влияние на умонастроения подданных, ждали, что он шагнет именно не этот путь.

Вторая — была и не дорога вовсе, а едва заметная колея, глубокая, извилистая и ухабистая.

Она усыпана была камнями ненависти и презрения, ибо это была дорога жестокой, абсолютной власти.

Он шагнул на нее.

И заткнул уши, чтобы не слышать криков, раздавшихся со всех сторон.

Кричавшие называли его тираном.

Однако, скоро стало ясно, что кричат лишь немногие.

Те, чьей целью было крушение трона и установление такого порядка, при котором горстка крикунов уравнялась бы в правах с порфироносным владыкой.

Народ же не получал ничего.

Но, почуяв, что множество рук тянут бразды правления в разные стороны, быстро сообразил бы что, можно не подчиняться ни одной из них. И, как вепрь из лесных глубин, вырвался на свободу, сокрушая все на своем пути.

При том, не ведя, куда следует идти.

Поняв это, молодой царь избрал непроторенную колею.

Скоро, однако, уверенно и неотступно шествуя по ней, он обратил ее в широкую дорогу.

И голоса кричавших смолкли.

Они подчинились воле Императора, и вынуждены были убрать с пути его камни, разбросанные прежде.

Народ же успокоился, узрев перед собой мудрого пастыря и ровную дорогу, по которой тот ведет свою паству, точно зная путь.

Ловко обходя препятствия и минуя преграды.

На этом пути верным своим попутчиком сделал он церковь, коей оказывал величайшее почтение, уже одним только тем, что чтил каноны и жил, в строго соблюдая все заповеди.

Второй кит звался Скупостью.

Получив в наследство скудную казну, Император повел себя не по-царски.

Не так вели себя прежде русские цари, чья тяга к роскоши, породила легенды.

Отнюдь.

Те, кто наблюдал за ним, с удивлением замечали, что молодой гигант ведет себя как скуповатая хозяйка на кухне, с запасом провизии скудным и небогатым

Именно так.

Хотя это злило многих, но он привык к тому, что его действия не встречают поддержки.

Так, экономя каждую копейку и педантично копя, собранные из копеек рубли, он достиг много.

Впрочем, успехи варварской страны, братьям известны.

Они встревожили нас, о чем говорил Хранитель…

— Не только они — негромко отозвался старец из темных глубин своего трона — пещеры.

Не только. — Согласился с ним тот, кого звали Оумом, —

Потому, что тревожил нас также и третий кит, ставшей опорой царя варваров.

Имя ему — Гордыня.

Да!

То, что принято считать не иначе, как смертным грехом, оказалось для царя Александра третьей опорой его величия.

— Втом заключен великий парадокс власти, — вновь прервал говорившего старец.

Добродетелью земных владык оборачивается то, что предосудительно для их подданных.

И напротив, добродетель простого смертного, для владыки становится пороком.

Мы уже говорили сегодня о том, кому предстоит сменить Варвара на троне.

Добродетели этого человека — безмерная любовь к семье, преданность жене, доброта, мягкость нрава — погубят страну, и обрекут на страшную смерть миллионы ни в чем не повинных.

Да, гордыня его отца, напротив, подняла страну среди прочих государств и народов.

Без страха и сомнения, он отстаивал интересы свой державы, и пуще всего оберегал ее достоинство.

Не развязывал войн, но и не страшился их.

Уверенность, с которой он высказывал претензии на господство в тех землях, где ранее хозяйничали другие, заставляла прочих властителей прислушиваться к голосу Варвара.

Сначала — с презрительным недоумением

Потом — с тревогой.

Позже — с почтением.

И, наконец, — со страхом.

Но это шло на пользу его державе.

Армию и Флот назвал он единственными своими союзниками, и ничего не жалел для укрепления их мощи.

Итак, жестокость, скупость и гордыня….

Почему бы тебе не сказать иначе: воля, рачительность и честь? — Негромко поинтересовался Посланец, того, кто признан был Царем Мира.….»

На этом рукопись обрывалась.

В письме старика была просьба, а, пожалуй, что и требование — не рассматривать его записки, как документ исторический или научный.

Она хорошо помнила об этом.

Но соблазн был велик.

Много часов провела, листая исторические фолианты, читая все — что могла раздобыть — относящееся к эпохе правления Александра III.

И не нашла ответа.

Пыталась идти другим путем, знакомясь с работами по эзотерике.

Искала в сложных, мистических и философских доктринах миро устройства.

Но — тщетно.

Нигде не упоминались таинственные Слуги мира.

Слабый свет забрезжил лишь трижды.

В старой книге натолкнулась она на слова Оум и Аум. Сказано было, что это мистические звуки, символизирующие в мистических текстах индусов и буддистов космическую пара энергию.

Слово Одкрафт упомянуто было немецким ученым фон Райхенбахом много позже, уже в восемнадцатом веке, но означало, в принципе, то же самое. Немец писал о некой «жизненной энергии», которая вызывает мистическое свечение человеческих тел и даже неодушевленных предметов.

И, наконец, таинственные звуки: «Ар— эх— ис— ос— ур» — приводились в одном из трудов по эзотерике, как древне магическое заклинание, содержащее формулу вечности.

Озарение было коротким.

Дальше простиралась беспросветная тьма.

Никакой другой информации она раздобыть не сумела.

Пришел день шестой.

Несмотря на то, что пол — ночи проведено было в хлопотах — разбитый «Мерседес» надо было пристроить в ремонт, а потом на «попутке» добраться до дома — утром он проснулся достаточно бодрым.

С твердым намерением воплотить в жизнь все решения, принятые накануне.

Неожиданная весьма мысль вдруг вспорхнула в сознании:

«Что, кстати, сотворил Господь на шестой день?