– Она просто не могла оставаться дольше, Кора.

– Да, я понимаю, но, боже, как нелегко ей придется! – хрипловато произнесла она. – Мы-то с тобой прекрасно знаем, что ей никогда не найти свою девочку.

Она мягко отстранилась от него и вошла в дом, оставив его стоять на крыльце.

Крепко держась за сиденье и глядя на неровные очертания гор на западе, Энни благодарила бога, что им хоть не надо ехать через них. Эта местность на территории резервации, по которой пролегал их путь, была совершенно плоской и шла под уклон, но от этого было не легче. Высохшие выбоины, оставленные продовольственными обозами, делали дорогу почти непроезжей. Чтобы не нырять из ухаба в ухаб, Хэп съехал с дороги на обочину. Но это ненамного улучшило положение. Очищая проезжую часть дороги, солдаты оставили по обе стороны от нее несметное количество коряг, и каждый раз, когда колеса наезжали на какую-нибудь из них, повозку сильно подбрасывало.

– Как вы там? – спросил Хэп после особенно немилосердного толчка.

– Нормально, – солгала Энни. – Держусь обеими руками.

– Уж старайтесь. Такое ощущение, будто все кости колотятся друг о друга, а ведь на моих-то побольше мяса, чем на ваших.

– Интересно, вы когда-нибудь ездили в индейском седле?

– Не приходилось. А что, в нем чувствуешь себя не лучше?

– Они ведь ничем не подбиты и сделаны из дерева и кости.

– Знаю – навидался, слава богу. Вам холодно?

– Нет. – Сидеть на жестком деревянном сиденье было невыносимо, и она в который уже раз поменяла положение тела. – Как вы думаете, сколько еще ехать?

– До форта Ричардсон?

– Да.

– Во всяком случае, дольше, чем верхом. На своем Реде я преодолевал это расстояние за двадцать четыре – двадцать пять часов, если, конечно, не останавливался на ночевку.

– Ну, путешествовать без ночлега очень тяжело. По себе знаю: команчи делали это часто.

– Не стану спорить. Обычно такое бывало тогда, когда мне нужно было спешить. Я или гнался за кем-нибудь, или вез ордер на арест, чтобы успеть придать делу законность еще до того, как поднимут вой эти чертовы адвокаты. У меня были двое-трое малых, которым преследовать преступника было куда проще, чем следовать букве закона.

– Вроде Клея Макалестера? Кажется, я кое-что читала о его подвигах в этом роде.

– Он был лишь одним из них. На мексиканца я тоже мог положиться – это тот парень, который помогал мне хоронить вашего мужа. Но ни тот, ни другой, задержав кого-нибудь или убив при задержании, никогда не удосуживались телеграфировать насчет ордера на арест.

– Вам, должно быть, жизнь рейнджера была по душе, – заметила она. – Ведь вы отдали этому столько лет.

– Целых шестнадцать – я поступил туда восемнадцатилетним. Три года, проведенные на войне, не в счет.

– Но вы не выглядите на столько.

– И тем не менее мне тридцать семь.

– Все равно это не так много. Мне самой уже тридцать.

– Вот вам действительно столько не дашь. Если бы вы распустили волосы, вы бы казались совсем девчонкой, особенно по сравнению со мной.

– Очень любезно с вашей стороны, но я уже далеко не девчонка. Скажите, ведь вам, наверно, этого не хватает – я имею в виду работы рейнджера?

– Еще как. Странное дело, но человек не понимает, чего хочет, и не ценит того, что имеет, пока не утратит этого. Но тогда уже слишком поздно, – проговорил он задумчиво. – Когда-то я мечтал иметь свой клочок земли, разводить там всякую живность и выращивать все, что может родить земля.

– Теперь у вас есть для этого время, зато пропало желание – вы это хотите сказать? – спросила она. – Да-а, не так-то просто понять, чего хочешь, пока этого не получишь.

– Это точно. А вот теперь я мечтаю лежать под звездами в пустыне, прислушиваться к ночным звукам и гадать, далеко ли еще от меня тот, кого я в данный момент преследую, и кто это там завывает – то ли койоты, как мне показалось сначала, то ли чертовы команчи. Мне, наверно, угодить невозможно, я и сам себя не могу понять. Как вы считаете?

– Не знаю. Мне лично всегда хотелось иметь прочные корни, какую-то надежную опору в жизни. Я никогда не искала приключений, упаси бог. Все мои устремления были сосредоточены на Итане, детях и ферме. Я считала все это само собой разумеющимся и даже мысли не допускала, что может быть иначе.

– Но так оно и должно быть. Просто люди вроде меня сделаны из другого теста. Я, скажем, так и не смог найти себе пристанища. Мне всегда казалось, что рано или поздно я должен осесть и остепениться, но так и не собрался. А теперь я для этого слишком стар, да и не смогу уже изменить свои привычки.

– Но ведь у вас должны быть мечты, капитан. Если человек не мечтает, он не живет.

– Не знаю даже, что вам сказать. Иногда мне кажется, что мечты – это попросту несбыточные надежды, – задумчиво произнес он, – то есть человек мечтает только о том, чего никогда произойти не может.

– Зачем же так: пока человек жив, у него все может сбыться, – рассудительно возразила она. – И он всегда должен в это верить. Я, например, верю, что снова увижу Сюзанну – более того, я в этом убеждена, капитан.

У него было столь же твердое убеждение, что она ее никогда не увидит, но он больше не решался говорить ей об этом. Ведь надежда найти свою дочь – это все, что оставалось у нее в жизни. Со временем она будет вынуждена смириться с реальностью и найдет, ради чего стоит дальше жить… В этот момент он вдруг поймал себя на мысли, что сам-то он никак не может смириться с переменами в своей жизни.

– А я всегда был уверен, что к этому возрасту у меня будет жена, пара детишек, дом, наполненный всякими пустяками, с помощью которых женщины умеют создать в нем уют, – нарядными стегаными одеялами, вышитыми салфетками, цветами и тому подобным. Ну а теперь я твердо уверен, что этому никогда не бывать.

– Но почему?

– Если бы мне суждено было стать чьим-то мужем, я бы давно встретил эту женщину.

– А вы ее хоть искали? – Она тут же осеклась, понимая, что проявляет излишнее любопытство: – Извините, ради бога. Меня это не должно касаться.

– В общем-то я время от времени посматривал вокруг себя, но почему-то мой взгляд всегда останавливался на женщинах, которые не замечали меня. – Он подумал об Аманде, и, как всегда в этих случаях, у него сжалось сердце. – Может, я слишком высоко метил? Меня всегда привлекали красивые женщины, зато их мало привлекал такой бродяга, как я.

Ловя себя на мысли, что слишком разоткровенничался, он, стараясь скрыть свое смущение, наклонился вперед и тряхнул поводьями, а затем сказал, снова переводя разговор на Энни:

– Но вы, пусть и ненадолго, все-таки сумели найти того самого человека.