На Сорок восьмой стрит Адам свернул к Рокфеллеровскому центру, где проходил ежегодный праздник зажжения гирлянд на рождественской елке. А вдруг, подумал он, Джон Леннон забредет в небольшой зальчик и сыграет концерт? Вот бы узнать.

В Рокфеллеровском центре толкался счастливый народ. Подмораживало. На верхушке елки мерцали красные и зеленые лампочки. Хоть Адам и не праздновал Рождество, при виде этой сцены его наполнило чувство, что будущий год обязательно будет удачным. Он постоял там, глядя вокруг, а потом двинулся на Центральный вокзал, чтобы сесть на поезд до родного Нью-Рошелла.

Он найдет укромное местечко, дочитает интервью Джона и Йоко в «Плейбое». А потом, дома перед сном, еще раз послушает «Double Fantasy»

Звуки из соседней комнаты приводили Чепмена в ярость. И так было не в первый раз. Вот чем оборачивается ночевка в YMCA за 16,5 долларов — за стенкой трахаются гомики. Это же как-никак Молодежная христианская организация, и тут содомиты, грешат, ничего не боясь. У Чепмена при себе был заряженный пистолет. Может, вот она, цель, ради которой Господь привел его сюда? Вышибить дверь, перестрелять этих гомосеков.

Но что толку? Кто запомнит его подвиг? Оно того не стоит.

Надо поберечь патроны для Джона Леннона.

Больше оставаться здесь Чепмен не мог. На следующий день он переехал в «Шератон». У себя в номере он достал из портфеля пластинку. «The Ballad of Todd Rundgren». Как и Чепмен, Тодд был фанатом «Битлз». А теперь и он понял, чего стоит Леннон. Все сказано прямым текстом в песне 1973 года, «Rock and Roll Pussy»: «Ну что, дружище, запачкаешь ручки / Или ты плюшевый рок-н-ролленок?»

Вот почему Рандгрен стал любимым певцом Чепмена. Он сказал о Ленноне то, что остальные не хотели признавать. Они с Джоном даже поцапались на страницах журнала «Melody Maker». Тодд заявил, что Леннон — жулик, а все его гордые речи призваны лишь привлекать к нему внимание.

— Я и не утверждал, что я революционер, — ответил Джон в письме на адрес журнала. — Но ведь имею я право петь о чем хочу, так?

Берегись, Леннон! Чепмен идет за тобой. Пластинка Тодда Рандгрена легла на алтарь, обустроенный на комоде. Кроме него там были: Библия, похвальная грамота от руководства Форт-Чафе, и плакат «Волшебника страны Оз», купленный в перерывах между дежурствами на работе и, дверей Дакоты.

Перед тем, как выйти в ночную смену в «Дейли Ньюс», журналист Пол Лароса повел младшего брата и сестру на праздник зажжения гирлянд на рождественской елке. Ему удалось припарковаться в нескольких кварталах от Рокфеллерского центра. Даже в самом загруженном районе он всегда находил место. Этим искусством овладевает любой житель Нью-Йорка, который по работе все время мотается по бесконечным закоулкам города.

Лароса родился в восточном Гарлеме, а вырос в Бронксе. В школе Святого Причастия он учился на год старше Сони Сотомайор, будущего члена Верховного суда. Ему всегда нравилась профессия репортера — освещать в черно-белом свете последние события в истории города для тех, кто едет в электричке из пригорода в центр. На последнем курсе Фордэмского университета он устроился работать на WPIX, местный телеканал, расположенный в том же здании, что и «Дейли Ньюс». И стал думать, как ловчее перебраться в газету. Когда там открылась вакансия курьера, Пол вцепился в нее зубами.

В 1975 году курьеры сидели на деревянной лавке и ждали, пока их позовет репортер, постранично печатающий статью. Готовая страница взметается в воздух, автор кричит: «Материал!» Задачей Ларосы и его коллег было как можно быстрее отнести материал редактору, а еще подтаскивать кофе, и, если потребуется, подарок чьей-нибудь жене.

Курьеры быстро шли вверх по карьерной лестнице, и Пол не был исключением. Сперва он придумывал заголовки, потом его взяли помощником в отдел новостей, и наконец, он стал репортером. Ла-роса старался наблюдать за жизнью всех районов города — и богатых, и нищих. Как и многие, он не раз видел Джона и Йоко, гуляющих за ручку перед Дакотой.

Как все сверстники, он любил «Битлз».

— Если они вторглись в твою жизнь, ты уже никогда не будешь прежним, — объяснил он.

Хотя Лароса и ценил исполнительский талант Джона, больше всех ему нравился Маккартни.

— Может, во всем виновато имя, но я всегда был на стороне Пола, — сказал Лароса.

В «Рекорд Плант» продюсер Джек Дуглас проводил Джона с Йоко до лифта. Пока Леннон с Дугласом утрясали завтрашний график, Йоко разобрала зевота. Но ей не было скучно. Просто она устала, но была счастлива.

Чета шагнула в лифт, но тут Джон обернулся.

— Увидимся завтра в девять, — сказал Джек, и закрывшиеся двери спрятали от него улыбку Джона.

В лимузине Йоко повернулась к Джону. — Сходим куда-нибудь поужинать? Тот покачал головой.

— Пошли домой, — ответил он. — Лучше побудем с Шоном.

Такой привязанности, как к сыну, Леннон сроду не испытывал. Конечно, он любил Йоко не меньше, но для союза мужчины и женщины это естественно. В детстве у него было, считай, две матери, но ни Джулии, ни Мими он не принадлежал до конца. До появления Шона никто мог восполнить его эмоциональный дефицит.

В сыне Джон видел не только собственное отражение, но и черты Джулиана. Вырвавшись из круговерти музыкального бизнеса, Леннон затосковал по потерянному старшему сыну, и старался восстановить с ним отношения. Но дело шло туго. Джулиан вырос в сильную личность, не готовую так просто взять и забыть страдания, причиненные отцом.

В 1999 году Джулиан сказал газете «Остин Кро-никл», что «удивился», когда с рождением Шона отец решил подружиться с ним.

— Только тогда у него в голове щелкнуло: «А давай-ка я помирюсь с сыном, на которого не обращал внимания… практически двадцать лет». Попытки отца войти в мою жизнь вызвали у меня лишь глубокую печаль.

Джон раскаялся. В отличие от собственного отца, Альфа, им двигала любовь, а не жажда наживы.

В 1964 году, когда «Битлз» снимались в фильме «Вечер трудного дня», в кабинете Эпштейна ни с того ни с сего нарисовался Альф Леннон с сальными волосами, зачесанными на лысину.

— Я отец Джона Леннона, — объявил он секретарше. Им же приглашенный журналист документировал происходящее.

Озабоченный имиджем, Эпштейн встревожился и вызвал «Битлз» со съемочной площадки. Всю жизнь Джон представлял себе, как встретится с отцом. Но даже помыслить не мог, что воссоединение с родителем произойдет под надзором менеджера и представителя прессы. Тем не менее, он подчинился приказу Брайана и вскоре уже ехал к нему в офис.

Альф радостно протянул брошенному сыну руку. Джон отказался ее пожать. Поглядывая на репортера, Альф объявил:

— Нельзя отворачиваться от родителей.

Джон, не оценив сентенции, попросил отца уйти.