– Да лучше сдохнуть! – выпалила Надя и выбежала за дверь. Бросилась по лестнице так, что гул от ее топота разнесся по всему подъезду.

– Репетиция в три! Не опаздывай! – крикнул Платон, перегнувшись через перила.

– Катись ты!..

Она неслась по тротуару локомотивом. Из ушей валил пар, громко стучали каблуки, а еще хотелось орать на всю улицу, словно крошечный машинист в ее груди отчаянно тянул за гудок. Надя не видела ничего перед собой, чудом не врезалась в фонарный столб и никого не свалила с ног. Толкнула какого-то мужика, но тот даже не выругался: московская публика привычна к спешке.

Конечно, Наде частенько приходилось скакать по городу сайгаком, но впервые она не представляла даже, куда бежит. Очнулась только на перекрестке, когда мимо, сигналя, пронеслось такси.

– Совсем больная? – проверещал водитель фальцетом, а Надя так и не успела понять, мужчина за рулем или женщина.

Отступив с проезжей части, Надя выдохнула и огляделась. Ни одного знакомого дома вокруг, а название улицы… Она точно еще в Москве? На плечо легла чья-то рука, и Надя с ужасом представила, что обвинения Платона сейчас снова посыплются на нее.

– Не трогай! – взвилась она. – Даже не смей, видеть тебя…

Сзади, однако, стоял вовсе не Платон. Какой-то пожилой опрятный мужчина испуганно таращился на полоумную девицу.

– Хотел спросить, в порядке ли вы… Ну и люди пошли! – он осуждающе качнул головой.

– Хамка! – бросила в Надю словесный камень какая-то тетка, и так злобно зыркнула, что стало ясно: не будь у нее обе руки заняты сумками, камень бы она швырнула вполне себе настоящий.

Светофор призывно зачирикал, и толпа, забыв об излюбленном развлечении, хлынула на другую сторону. Надя же осталась стоять, пытаясь перевести дух и сообразить, что делать дальше.

Шестеренки ворочались туго и со скрипом, а вот нос уловил пряный запах корицы и увлек буйную хозяйку к ближайшей вывеске. Небольшая кофейня ютилась между банком и офисом мобильной связи, зажатая корпорациями с обеих сторон. Из распахнутого окна доносился джаз, веяло уютом и спасительными углеводами.

Надя не могла назвать себя сладкоежкой, к еде обычно была равнодушна, но теперь в ней проснулось после долгой спячки прожорливое чудовище и с угрожающим рыком требовало сатисфакции.

– Булочку с корицей, – Надя хищно склонилась над витриной. – Две. И кофе. Большой. Со взбитыми сливками. И банановым… Нет, с миндальным сиропом.

– Тяжелый день? – симпатичный парень в черном фартуке и хипстерской шляпе сверкнул дружелюбной улыбкой. Дитя! Беззаботное, милое и наивное дитя. Студент, наверное, совмещает работу с учебой и верит еще, что после института его ждет большое и денежное будущее.

– Отвратительный.

– Тогда, – бариста улыбнулся еще шире, – шоколадку за счет заведения.

Как будто маленький, от силы два на два сантиметра, кусочек мог заглушить ее страдания! Разве что люди научились ужимать литр коньяка до размеров крошечной плитки.

Пока щедрый парень грел выпечку, Надя, не отходя от прилавка, развернула свой печальный бонус и запихнула за щеку. Шоколад оказался крафтовым и безбожно горьким, будто даже сладости решили предать Надю.

Ей хотелось плакать. И чем сильнее хотелось, тем усерднее она жевала, заставляя работать не слезные железы, а слюнные. В конце концов, никакой катастрофы не случилось. Поцелуй, легкие предварительные ласки, тяжелые словесные упреки… Ничего непоправимого. Никто не переспал, никто ни от кого не ждет внепланового ребенка… Казалось бы, проглоти – и возвращайся к работе. Но как?…

В ушах со всеми стереоэффектами еще звучал голос Платона. Влюблена – в него?! Как бы не так! Надя ведь не мазохистка, чтобы любить человека, который о моногамии знает только из книжек. Ему бы родиться шейхом, чтобы дирижировать своим гаремом, и ни одна вторая скрипка не посмела бы пикнуть мимо такта. Влюблена… Надо ведь было такое придумать! Только конченный нарцисс мог поверить, что Надя работает с ним ради удовольствия. Прожить она, видите ли, без него не может! Нужен он ей, еще чего! Нужнее только собаке пятая нога, рыбе – зонтик, а пианисту – накладные ногти.

Наплевав на правила этикета, Надя откусила сразу половину булки, став похожей на запасливого бурундука. С каждым глотком, с каждой крошкой заталкивала обиды и сомнения обратно внутрь. А если он… Прав? Нет, нет и нет. Или?… Да нет же!

Надя оглядела пустое блюдце, высосала из кружки остатки приторного кофе и поняла, что сдерживать натиск больше нечем. Пришло время хвататься за голову.

Она, может, и не влюбилась в Платона, но уже давно поняла, что слишком к нему привязалась. Стокгольмский синдром? Привычка? Необходимая ежедневная доза самовлюбленного виолончелиста? Как ни назови, факт остается фактом: она жить не могла без своей работы, то бишь – без Платона. Люди часто жалуются, что ненавидят будни, начальство, офис, утренний час пик и дедлайны. Но засади их дома, запри в собственной квартире, и не пройдет и недели, как они взвоют от тоски и скуки.

Платон стал для Нади воздухом. Да, загрязненным и вредным, как где-нибудь на МКАДе, порой и вовсе удушливым, но без него она уже не могла прожить. И глупо было отрицать, что она бы с легкостью его отпустила, подарила Лизе и смотрела, как это она вдыхает его полной грудью.

– Девушка, это не ваш телефон? – Бариста с неизменной улыбкой забрал у Нади посуду.

Надя моргнула и только теперь поняла, что из-за мысленных споров с Платоном даже не услышала, как в сумочке на всю кофейню разрывается от трели мобильник. Звонили из «Зарядья».

– Надежда, мы вам еще с утра выслали афишу на утверждение, вы получили?

– Нет, простите… Не смотрела еще, – так странно казалось говорить о рабочих мелочах после всего, что случилось. Все вроде и осталось как прежде, и одновременно изменилось до неузнаваемости.

– А вы не могли бы как-то побыстрее это уладить? Нам бы сегодня до конца рабочего дня отправить в печать и получить все. Сами понимаете, чем скорее вывесим, тем лучше.

– Да-да, сейчас отпишусь, – Надя запустила пальцы в волосы.

– И еще. Вы сможете подвезти документы, как договаривались? Сегодня во время репетиции вам удобно?

– Конечно, – севшим голосом отозвалась Надя и сбросила звонок.

Привычно полезла в почту, загрузила файл с афишей. Оттуда на нее с довольным видом взирал Платон. Так и говорил своим взглядом, мол, выкуси, Надюш. Никуда ты от меня не денешься. И от этого ей стало совсем тоскливо. Неужели он прав? Не может же она оборвать все договоренности просто ради того, чтобы ему что-то доказать? Они оба заранее знали, что она явится на репетицию и сегодня, и завтра, и послезавтра. И потом будет сидеть на концерте самым преданным слушателем в первых рядах и плакать то ли от безысходности, то ли от талантливой игры.

Надя смирилась. Взяла с прилавка визитку с адресом кофейни, заказала такси до «Зарядья», потому что сил искать дорогу до метро и толкаться среди людей не осталось. Ее везли, лавируя среди машин, то останавливаясь, то трогаясь на перекрестках, то сворачивая. И Наде казалось, что ее жизнь стала вот такой же: что бы она ни делала, за рулем всегда кто-то другой.