У Эвелин перехватило дыхание.

— Она моя подруга. Что, если мы докажем вину ее отца в убийстве Бесс Уитфилд? Это уничтожит не только виконта Гамильтона, но и Джорджину и ее мать. Разразится ужасный скандал, злые языки не пощадят их.

Джек быстро подошел к ней, взял за плечи и повернул к себе. В свете лампы его глаза блестели.

— Даже думать не смейте, что это ваша вина или что вы сделали что-то не так. Вы ничего не разрушали. Если Гамильтон виновен в убийстве, то он один несет ответственность за свое падение и несчастья своей семьи. Кроме того, сегодня мы лишь убедились в том, что между Бесс Уитфилд и Гамильтоном был бурный роман. Он ничем не отличается от доброй половины аристократов. Письма и счета еще не делают его убийцей. Любой адвокат, который не даром ест свой хлеб, с легкостью это докажет.

— Но…

Большие ладони обхватили ее лицо. Прикосновение рук Джека было необычайно нежным.

— Тише, Эви. Если Гамильтон виновен, вполне возможно, что он так и не предстанет перед судом присяжных, ведь у него есть титул и влияние. Будет очень нелегко обвинить виконта. Его должны будут судить в палате лордов, а эти напыщенные ничтожества слишком благосклонны к себе подобным. Может быть, против него так и не выдвинут обвинение, и он избежит скандала. Разве Рэндольфа Шелдона ждет подобная судьба, если в преступлении обвинят его? У него нет ни титула, ни связей.

Джек прав. И все же Джорджина всегда была так добра к Эвелин.

— И не забывайте, безумный граф Ньюленд по-прежнему в списке подозреваемых. — Теплое дыхание Джека обдало ее щеку.

Эвелин кивнула. Уверенность Джека, само его присутствие успокаивали, и ей так хотелось прижаться к нему, оказаться в его объятиях, прислониться головой к его плечу. Для Эвелин, которая всегда была сильной, эти чувства приносили лишь смятение. Неужели нельзя взять себя в руки?

— Идемте, — сказал Джек, отходя в сторону. — Мы слишком долго тут находимся. Надо вернуться, пока не обнаружат наше отсутствие.

Должно быть, он почувствовал ее беспомощность, противоречивые эмоции, разрывающие ее душу, успокоение, которое приносила его близость, потому что протянул ей руку.

Ни минуты не колеблясь, Эвелин подала ему свою.

Джек погасил лампу и приоткрыл двери. Оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что снаружи никого нет, он вывел Эвелин в сад и закрыл двери за собой.

Они молча шли рядом по спускающейся вниз лужайке, пока впереди не замаячили яркие огни на террасе.

Джек замедлил шаг. Отпустил руку Эвелин и похлопал себя по карманам.

Она остановилась и взглянула на него:

— Что такое?

— Забыл эту чертову повязку. Мне надо вернуться.

— В библиотеку?

— В последний раз я видел ее там.

— Два раза заходить туда опасно. Может, оставить все как есть? Никто ничего не узнает.

— И виконт, и его жена видели меня в костюме с повязкой. Сколько здесь сегодня еще пиратов?

«Таких, как ты, больше нет», — подумала Эвелин.

Джек повернулся, чтобы уйти.

— Возвращайтесь на бал, Эви, пока вас не хватились. Я свяжусь с вами.

— Когда? — крикнула она ему вслед.

Но Джек уже растворился в ночи.

Джек торопливо прошел через сад и снова остановился перед входом в библиотеку Гамильтона. Ему удалось незаметно проскользнуть внутрь.

Повязка по-прежнему лежала на полке, и он сунул ее в карман.

Джек обругал себя за глупость и беспечность. Ему не стоило разрешать Эвелин помогать в поисках.

Но когда она начала яростно спорить с ним, он не мог отвести от нее взгляда и не мог ей отказать.

Когда сегодня Джек впервые заметил ее в зале в наряде египетской соблазнительницы Клеопатры, у него замерло сердце. Ему так хотелось прикоснуться к ее обнаженным плечам, провести пальцем по изгибу бедер под белым атласом, по струящимся каскадом золотым волосам.

Он становился рассеянным. Сегодня Джек уже не в первый раз совершил незаконный обыск. Иногда он заходил за сыщиками в дом и осматривал место преступления до прихода констебля, изменяя улики в пользу подозреваемого.

Но никогда прежде он не забывал своих вещей. Зная, что Гамильтон видел его в костюме менее двух часов назад, это было все равно что оставить ему свою визитную карточку.

Все из-за Эви. Ее кошачьи голубые глаза, острый ум, отчаянная смелость. И когда она чуть не расплакалась, опасаясь, что ее поступки могли навредить подруге, Джек не сумел остаться в стороне.

По правде говоря, опасения Эви не оставили его равнодушным. Он искренне пытался утешить ее. В прошлом ему уже приходилось успокаивать подозреваемых и членов их семей, но все его действия были поверхностны и эгоистичны. Ему нужны были надежные свидетели в зале суда, а не страдальцы, отягощенные чувством вины. Как адвокат, он стремился повлиять на суд присяжных, но переживания клиентов его не трогали.

Эви была другой.

Нет, не совсем так.

Эгоизм Джека никуда не делся. Ее страдания тронули его, как никогда прежде, но в крови кипело желание обладать ею. Сейчас он хотел ее еще сильнее, чем когда поцеловал в экипаже. Каждый раз, когда он прикасался к Эвелин, его желание все возрастало. Она и понятия не имела, что делает с ним, и это сводило его с ума.

Если легкое прикосновение губ разожгло его страсть, то что будет, когда он коснется ее обнаженного тела, когда увидит ее рядом с собой в постели?

За дверью раздались шаги.

Джек насторожился. Проклятие!

Его ошибка могла дорого обойтись. У него нет времени бежать через французские двери в сад. Джека могут заметить и позвать сторожа.

Схватив со стола тяжелый медный подсвечник, он спрятался в углу за книжной полкой.

Дверь открылась. Вошел слуга и забрал мусор из корзины для бумаг. Но вместо того чтобы уйти, он вдруг остановился перед полками.

Джек затаил дыхание, с такой силой сжимая медный подсвечник, что узор врезался ему в ладонь. Его сердце бешено билось. Еще пара шагов, и ему придется ударить слугу.

Мужчина подошел к средней полке, поправил книгу, после чего вышел.

Джек с шумом выдохнул, поставил подсвечник на стол и отер пот со лба. Выскользнув за дверь, он исчез в темноте.

— Дорогая, приглашения уже отправили?

Услышав голос отца, Эвелин подняла голову. Она сидела в гостиной и вяло ковыряла вилкой яичницу.

— Прости?

— Приглашения лорду Ботуэллу и Барнсу. Ты их отправила? — повторил Эммануэль Дарлингтон.

Наконец-то она поняла. Ежемесячный ужин отца с судьями. Традиция… Хотя он уже не работал в «Линкольнз инн» и не появлялся в суде, отец, тем не менее, поддерживал связь с бывшими коллегами. Сейчас все свое время он посвящал лекциям в Оксфорде.