— Дмитрий, тебе не нужно мне об этом рассказывать, — мягко произнесла я. — Ты же знаешь, для меня не имеет значения, откуда ты родом.

— Аня, я должен сказать тебе что-то важное. Ты должна это знать, чтобы принять правильное решение.

От его слов мне стало не по себе. К горлу подступил комок, на шее забилась жилка.

— Мои родители приехали из Санкт-Петербурга. Из дому они уезжали глухой ночью. Они ничего не взяли с собой, потому что у них не было времени на сборы. Недопитый чай отца остался остывать на столе, а мать бросила рукоделие там, где сидела, — на стуле у камина. Известие о мятеже они получили слишком поздно, поэтому все, что им удалось спасти, — это собственные жизни. Когда они оказались в Шанхае, отцу пришлось работать чернорабочим, а после моего рождения — шофером. Но он так никогда и не смог прийти в себя от утраты той жизни, которую когда-то знал. У него были плохие нервы — следствие войны. Большая часть тех скудных денег, что зарабатывал отец, тратилась им на выпивку и наркотики. А мать поступилась честью и стала мыть полы в домах богатых китайцев, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Как-то раз отец принял слишком большую дозу опиума и умер, оставив мать с долгами, которые ее нищенская зарплата не могла покрыть. Матери пришлось заняться… другой работой, чтобы прокормить нас.

— Мне Сергей рассказывал про твою мать, — перебила я Дмитрия, чтобы хоть как-то смягчить его боль. — Моей матери тоже, чтобы спасти меня, пришлось поступиться честью. Ради ребенка любая мать пойдет на все.

— Аня, я знаю, что Сергей рассказывал тебе о моей матери. И я знаю, что у тебя доброе сердце и ты сможешь понять меня. Но прошу тебя, дослушай. Ведь я рассказываю о тех обстоятельствах, которые сделали меня таким, какой я есть.

Пристыженная, я откинулась на спинку кресла.

— Обещаю больше не прерывать тебя.

Он кивнул.

— Сколько себя помню, мне всегда хотелось быть богатым. Я не желал всю жизнь прожить в жалкой грязной лачуге, в которой воняет сточной канавой и так сыро, что даже летом не покидает ощущение холода. Все мальчики, которых я знал, либо были попрошайками, либо воровали, либо работали на заводах, и никакой надежды вырваться из нищеты у них не было. Но я дал себе слово, что не буду таким трусом, как отец. Я не сдамся, чего бы это ни стоило. Я найду способ разбогатеть и обеспечить нормальную жизнь себе и матери.

Поначалу я пробовал зарабатывать честным путем. Я никогда не ходил в школу, однако дураком не был, к тому же мать научила меня читать. Но тех денег хватало лишь на еду, а мне этого было мало. Если человек богат, он можешь выбирать, чем ему заниматься. А если ты уличная крыса, ничтожество, каким тогда был я?.. Мне приходилось быть более пронырливым. И знаешь, чем я занялся? Я стал ошиваться возле ресторанов и клубов, где отдыхали люди с деньгами. Когда они покидали заведение, я подходил и спрашивал, нет ли у них какой-нибудь работы для меня. Я имею в виду не таких богатых людей, как Сергей или Алексей… Я говорю об… опиумных баронах. Им все равно, кто ты, откуда или сколько тебе лет. На самом деле, чем подозрительнее ты выглядишь, тем лучше.

Ой замолчал, посмотрел на меня, чтобы понять, какой эффект произвели его слова. Мне не нравилось то, что я слышала, но я решила сохранять молчание до тех пор, пока он не закончит свой рассказ.

— Опиумные бароны были удивлены, что такой маленький мальчик знал, кто они такие, и хотел работать на них, — снова заговорил Дмитрий, поднявшись и сжав спинку кресла здоровой рукой. — Я стал носить для них послания из одного конца города в другой. Однажды мне пришлось доставить отрубленную руку. Это было предупреждение. Из тех денег, что я зарабатывал, на себя я не тратил ни копейки. Я все прятал в матрас. Я копил их, чтобы купить матери нормальный дом, обеспечить ей жизнь. Но я не успел, ее убили… — Дмитрий сжал руку в кулак и отошел к камину. Немного успокоившись, он продолжил: — После смерти матери желание стать богатым только усилилось. Если бы у нас были деньги, мать бы осталась жива. По крайней мере я в это верил. Я и сейчас так думаю. Я лучше умру, чем снова стану бедным, потому что, если у тебя нет денег, тебя все равно можно считать мертвым. — Он вздохнул. — Я не горжусь тем, что делал, но и ни о чем не жалею. Я рад, что сумел выжить. К пятнадцати годам у меня уже была широкая спина и крепкая грудь. К тому же я был симпатичным. Опиумные бароны в шутку называли меня своим телохранителем-красавчиком. Престижным считалось иметь в своем окружении русского. Они покупали мне шелковые костюмы и водили с собой в лучшие клубы города. Но как-то раз поздней ночью мне пришлось относить послание во Французскую концессию.

Если посылку вручал тебе сам барон, можно было не сомневаться, что ее нужно отнести в какое-нибудь роскошное заведение, а не в забегаловку средней руки: темную, вонючую, забитую потерявшими в себя веру посетителями, каким стал мой отец. И не в притон, куда ходят рикши, чтобы, просунув руку и дыру, проделанную в стене, получить укол. Той ночью я попал в лучшее заведение в концессии. Оно больше походило на пятизвездочный отель, чем на публичный дом: черная полированная мебель, шелковые ширмы, французский и китайский фарфор, итальянский фонтан в вестибюле. Там работали метиски и белые девушки. Я передал послание хозяйке заведения. Прочитав записку барона, она рассмеялась, поцеловала меня в щеку и дала за беспокойство пару золотых запонок. На обратном пути, проходя мимо номеров, я заметил, что дверь одного из них приоткрыта. Из комнаты доносились тихие женские голоса. Любопытства ради я посмотрел в дверную щелку и увидел лежащего на кровати мужчину. Две девушки обшаривали его карманы. Даже в самых дорогих заведениях обворовывать клиента, когда он отключается, считается обычным делом. Сначала они обыскали одежду, потом увидели что-то у него на шее. Мне показалось, что это было кольцо на цепочке. Они попытались расстегнуть застежку на цепочке, но не смогли запустить свои маленькие руки за толстую шею мужчины. Одна из девушек принялась грызть цепочку — наверное, она рассчитывала разорвать ее зубами. Я мог бы спокойно прикрыть дверь и уйти, но мне показалось, что в таком беззащитном состоянии мужчине может угрожать опасность. Честно говоря, он напомнил мне отца. Недолго думая, я вломился в номер и сказал девушкам, чтобы они оставили в покое этого человека, потому что он — близкий друг Красного Дракона. Испугавшись, они отпрянули. Я решил позабавиться и рявкнул, чтобы они позвали швейцара, который помог бы мне отнести мужчину на улицу и посадить в рикшу. Чтобы это сделать, понадобилось четыре человека. «„Москва — Шанхай“, — шепнул мне один из швейцаров, когда мы уже готовы были уехать. — Это владелец ночного клуба».

Я залилась краской. Мне не хотелось больше слушать Дмитрия. Это был не тот человек, которого я знала.

Дмитрий посмотрел на меня и рассмеялся.

— Думаю, мне не надо говорить, кем оказался тот мужчина, Аня. Я удивился. «Москва — Шанхай» считался самым лучшим ночным заведением в городе. Даже такие люди, как Красный Дракон, почли бы за честь попасть туда. В общем, в рикше Сергей стал приходить в себя. Первое, что он сделал, это поискал рукой цепочку на шее. «Цепочка на месте, — сказал я ему. Но они обчистили ваши карманы». Когда мы доехали до клуба, он уже был закрыт. Двое официантов курили у входа, и я позвал их, чтобы помочь занести Сергея. Мы положили его на диван в кабинете. Он действительно ужасно выглядел. «Сколько тебе лет, парень?» — спросил меня Сергей. Когда я ответил, он рассмеялся и сказал: «Я о тебе слышал».