— Помоги мне, — сказал он.

— Ты… тебе нужна… в чем помочь?

— Помоги прорваться. Молись за меня.

Не мольба, не приказ, но лишь здравая просьба, словно он просил помочь поднять бадью. И я почувствовал то, что Томас Ньюман часто давал мне повод чувствовать, — мы ровня; так пес, обнюхивая другого пса, понимает, что ему никогда не захочется драться с этим знакомцем. И всякий раз на душе у меня становилось тепло и отрадно. Я даже сейчас порадовался — на миг. А когда радость улетучилась, я рывком подался к решетке и обнаружил за ней пустоту.

— Припоминаете ли вы более сырую зиму либо зиму, наделавшую больше бед, чем нынешняя? Припоминаете ли, чтобы столько животных смыло в реку? Столько мужчин, женщин и детей заболело и умерло? Столько съестного сгнило от сырости и плесени? И вы знаете, что испарения этих разлагающихся тел и пищи образуют воздух, кишащий злобными духами.

Вы спрашиваете, почему наш благой Господь допустил, чтобы земля наша настолько отощала. Вы спрашиваете: почему Он не защитит нас? Я отвечу вам как умею: Господь испытывает нас. Когда Он отделяет чистых от нечистых, порою в великой милости своей Он оставляет на земле кое-что из нечистого, дабы наказать и выправить нас. Крошечные ошметки сухожилий истлевшей свиньи; осадок греха в душах мертвецов; следы крови, что вытекла из кишок болезного ягненка; пуповина некрещеного младенца; моча женщины, страдающей желчной лихорадкой; попавшая в воздух ядовитая капелька слюны мужчины, умершего от лающего кашля.

Наш Господь, великий подметальщик и очиститель, орудует метлой, изгоняя грязь и намеренно оставляя немного пыли. В конце концов, если Он, к нашему удовольствию, начнет оставлять нам совершенно чистую землю, без сучка без задоринки, не отвыкнем ли мы нести ответственность за нашу собственную жизнь? Не впадем ли в спячку и в полную зависимость от Его доброй воли, подобно ленивым детям, что целиком уповают на своих родителей? Поэтому Он метет, но не в каждом углу. Эти нечистоты, занесенные к нам с небес или из преисподней, более не являются тварями Божьими, но становятся мерзкими потусторонними испарениями, врагами нашей земной плоти.

Испарения эти тяжело нависают над нами и портят нас, и в них заводятся духи, весьма и весьма недоброжелательные, и так образуется ужасный Воздух Ночи — смесь паров и духов. Воздух телесный и бесплотный одновременно. Он проникает в наши легкие, и сердца, и души, вызывая еще больше смертей, болезней, гниения, упадка, бедствования и отчаяния, и этот круговорот будет длиться, пока мы, маленькие люди, мужчины и женщины, не соберемся с силами, нашими человеческими, и не покончим с ним.

Сколько раз я уже объяснял вам: Господь испытывает нас, воистину. “Что вы станете делать, — вопрошает Он, — с испарениями, в которых водятся злобные духи, с духами, возросшими на гибельных испарениях, с этим Воздухом Ночи? Задохнетесь или дадите отпор? Покажете ли себя Моими достойными детьми?” И каков наш ответ Господу? Дадим отпор? Но как? Мы разгоним злых духов, если каждый из нас поименно исповедуется накануне Великого поста. Если мы будем подметать наши полы и отмывать их водой, если мы будем мыть наши тела, стричь наши волосы, если будем заботиться о наших подопечных, если будем посещать мессы, и причащаться, и отдавать церкви нашу десятину, и молиться, и не совершать ничего дурного, тогда Господь признает, что мы созрели для Его любви и заслужили спасение. Он требует, чтобы мы сами постарались наладить нашу жизнь. А затем, скорее всего, поддержит наши усилия своими и распалит солнце добела, чтобы оно высушило гниль, либо ниспошлет буйный ветер, который сдует мерзких духов в море.

“Буйный ветер?” — переспросите вы. Последнее, что нам нужно, это северо-восточный буян, проламывающий наши крыши, вырывающий нашу капусту с корнем и сбрасывающий в реку наших животных. Но послушайте, я принес с собой трактат под названием “О том, сколь избирательно и своевременно Господь распоряжается ветром”. В нем говорится, что ветер может быть ниспослан Господом не в наказание, но затем, чтобы уберечь нас от гнусных испарений и вознаградить за усердный труд. Вспомните, как саранча прилетела к нам на восточном ветре и по решительному повелению Господа ее унес прочь ветер западный — ибо ветер есть дыхание Бога, и через него Он говорит с нами. В моих молитвах я упрашиваю Его дать нам знак о том, что лучшие времена грядут, знак в виде ветра, который бы изгнал вон порченый Воздух Ночи, и хотя негоже давать советы Господу, я все же попрошу смиренно, чтобы и на этот раз ветер подул с запада, как было тогда с саранчой. Такова моя молитва, и я приглашаю вас помолиться вместе со мной.

Храните веру! Если ветер — дыхание Господа, ему многое по силам. Добрый западный ветер поможет душе Томаса Ньюмана отряхнуться от земного мира и благополучно перелететь в мир иной. Все мы должны показать Господу теперь и во время поста, что мы достойны Его благодеяний. Наши тела должны быть чистыми, наши полы — отмытыми, наши животные — ухоженными, наши волосы — стриженными, наши десятины — выплаченными, наши грехи — обыденными, в которых мы не замедлим покаяться. Мы должны хранить память о Ньюмане в сердцах наших и творить добрые дела в его честь. Мясо да не коснется наших губ, в пост губы нам служат для молитв, кои нам следует читать почаще. Мы должны любить друг друга, мы должны быть заодно. Пусть наш уважаемый благочинный увидит, что мы — паства стойкая, добродетельная, мы, жители Оукэма. И не пощадим себя ради любви Господней, славя Его и припадая к Его ногам. Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto. Sicut erat in principio, et nunc, et semper, et in saecula saeculorum[23].

* * *

“Аминь”, — ответили они на мою проповедь, и, как по заказу, невидимый и невесть откуда взявшийся ветер опасно накренил пламя двух свечей в алтаре. Толпа тел, сгрудившихся в нефе, забурлила приглушенно, басовито, и люди, толкаясь, потянулись к выходу. Благочинный же шествовал в обратную сторону, плыл, будто лосось, против течения.

– “О том, сколь избирательно и своевременно Господь распоряжается ветром”. — С этими словами он взял с амвона книжицу, которую я показывал пастве; благочинный прекрасно знал, как она на самом деле называется. Это была всего лишь моя настольная книга священника, изрядно потрепанная, с выцветшими строчками на латыни. — Трактат, значит? — Он презрительно хмыкнул. Я промолчал, и он снова хмыкнул: — Да вы никак святой мошенник, а?

— Я уверен, что говорил правду о ветре, испарениях, пусть даже такого трактата не существует.

— Уповайте на то, что никто из них не выучит латынь и не поймает вас на обмане.

Я сунул книжицу под мышку:

— Наше ремесло — давать им надежду.