меня и считает убийцей вместе с Винником и ему подобными. Черт! Хотел ли я такой жизни?

– Привет, пап, – жму отцу руку, перегнувшись через стол. – Здравствуйте, Руслан Александрович, Диана Руслановна, – пытаясь скрыть удивление, произношу я. – А вы тут какими судьбами?

Комната наполняется дорогими ароматами парфюма, заглушая мой собственный неприятный запах дешевого мыла.

– Ну как же, Мирослав. Диана рассказала о том, что вас связывают близкие отношения. Разве я могу оставить любимого человека дочери в беде?

Щеки Дианы невинно вспыхивают.

Офигеть. Не вижу себя со стороны, но, по-моему, я потерял подбородок. Отец смиренно отступает, отдавая преимущество в беседе Шестаку.

– Послушайте, я объяснял вашей дочери, что…

– Мирослав, думаю, что твои серьезные намерения жениться на моей дочери должны сыграть положительную роль в суде. Слухи о гулянках и любовницах, поверь, это все… – осуждающе произносит Руслан, сочувственно сжимая ладошку Дианы.

– Я вас понял. И как это обстоятельство поможет обелить меня в глазах судьи? Винник спит и видит, как закрыть дело побыстрее!

– Сынок, – отец устало отирает лоб и расстегивает верхнюю пуговицу сорочки. – Завтра к тебе придет Долецкий. Благодари за него Руслана Александровича. У Савелия Артемовича очередь на год вперед, но обещанный гонорар…

– Ну что вы, Михаил Иванович, не стоит благодарности. Главное – вызволить вашего сына, – Шестак бросает смущенный взгляд на «ролексы». Небрежным жестом демонстрирует собственное превосходство и власть.

Очуметь. Сколько же я буду должен им, когда выйду? Или, лучше сказать, если выйду?

Глава 21

Люба

Сегодня на удивление длинный и морозный день. Бросаю усталый взгляд на часы и выключаю компьютер. Снежинки танцуют в воздухе, жалят как комары и сразу же тают на разгоряченных щеках. Рабочий день тянулся как резиновый, и я удовлетворенно вздыхаю, радуясь его окончанию. Скольжу по промерзшему тротуару к одиноко стоящей на парковке банка «морковке». Кутаюсь в теплый шарф и втягиваю шею в воротник пальто, прячась от снега. Да-да, я берегу себя. Убийство, опознание, допросы – жизнь превратилась в остросюжетную драму, главной героиней которой, волею судьбы, оказалась я. Меня раздирают изнутри переживания и страхи, боль и разочарование, только все это меркнет перед беспокойством за малыша. Оно овладевает мной полностью, превращая в безмозглую мамашу-квочку. Скрываю беременность от всех, инстинктивно чувствуя, что мое решение в этой ситуации самое верное.

Макс в очередной раз проявляет любезность в отношении моей персоны. В обмен на вкусный домашний ужин он разрешает воспользоваться кухней.

Паркуюсь внутри дворика и поднимаюсь в квартиру, испытывая неловкость от возможного присутствия Макса в ней. Мы пересекаемся только на работе и мало общаемся, но связавшая нас тайна позволяет мне бессовестно пользоваться добротой парня. Достаю дубликат ключей и облегченно вздыхаю, обнаружив квартиру пустой. Завидев меня, Челси радостно виляет хвостом и поскуливает. Наполняю собачью миску кормом, надеваю смешной фартук Макса с нарисованным на нем голым торсом и принимаюсь за готовку.

Отбивные из индейки и картофельное пюре удаются на славу. Упаковываю ужин в пластиковые контейнеры, оборачиваю их полотенцем и спешу покинуть жилье до возвращения Максима.

Кроме убийств и расследований в моей жизни есть близкие, которые ждут. А ультимативная просьба Алешки, желающего отбивные моего приготовления, – очередное тому доказательство.

Туманная морось, сгустившаяся над городом, делает путь по асфальтированной заснеженной трассе труднопроходимым. Подъезжаю к воротам областной больницы гораздо позже, чем рассчитывала. Ёжась от пронизывающего холода, отвечаю на обеспокоенный звонок мамули и торопливо поднимаюсь по ступенькам в ортопедическое отделение…

– Любаша, ну почему так долго? – протягивает родительница, когда я, раскрасневшаяся с мороза и запыхавшаяся, вваливаюсь в палату. – Твой братец достал с расспросами, а мне и сказать нечего… – мама разводит руками.

– Какие такие расспросы? – ерошу Алешкину голову.

– Люба, а когда Мирослав придет? Он же обещал навестить?

Горячие контейнеры едва не выпадают из моих рук… Мирослав. Любимый мой, родной… Как же я скучаю… Оказывается, Дианочка – это не самое страшное в жизни. Теперь я понимаю, что надо говорить друг другу все, пока можешь сказать… Запоздало понимаю.

– Он уехал, Алешенька. На… повышение квалификации. Ты же знаешь, что врачам нужно все время учиться?

– Знаю, – важно тянет Алешка, посматривая на контейнеры. Я раскладываю еду по тарелкам, не забыв положить отбивную размером с мужскую ладонь и себе (не поверите, я с легкостью могла бы съесть всю сковородку).

– Не волнуйся, братик. Книги я по просьбе Мирослава купила. Завтра принесу, подождешь? – вру мальчику и не краснею.

Мама кормит брата и ужинает сама, нахваливая мою стряпню. Я быстро расправляюсь с отбивной, поглядывая голодными глазами на шоколадку, сиротливо лежащую на тумбочке. Молочный шоколад с цельным арахисом… М-м-м…

Игнорируя тяжелый, подозрительный взгляд мамули, я завариваю чайник и наливаю чашку чая.

– Люб, только всю не ешь! – канючит братик. – Это тетя Глаша с дедом Никитой сегодня привезли. И мандарины тоже.

– Как фкуфно! – отламываю кусочек шоколада и благоговейно несу его в рот, запивая лакомство чаем.

– Любаша, пойдем-ка в коридор. Поможешь мне… хм… мусор вынести, – находит предлог мама, забирая шоколад из моих рук.

Выхожу следом за мамой, чувствуя себя нашкодившей школьницей. Мы подходим к окну в конце слабоосвещенного коридора и садимся на лавочку.

– Ну, Любаша. Ничего не хочешь мне сказать? Что с тобой происходит, дочка? То ты ходишь, как с креста снятая, то ешь, как будто у тебя глисты. Это то, о чем я думаю? – поджимает губы мама.

– Вера Николаевна, похоже, скоро вы станете бабушкой, – мямлю я, опустив глаза в пол. Мама молчит, ошарашенная известием. А я не могу больше держать боль, разъедающую душу, в себе: начинаю плакать. Горько и жалобно, как маленькая девчонка, ищущая поддержки и понимания вместо упреков. Тянусь к ее теплому и мягкому плечу, встречая на полпути ответное объятие.

– Любаша моя, доченька, все будет хорошо, слышишь? Вырастим дитенка, – в глазах мамы блестят слезы. – Расскажи мне.

– Мамуль, ты только не волнуйся… Отец моего ребенка – Мирослав. Парня обвиняют в убийстве, и ему грозит тюрьма. Так сказал следователь, который ведет дело. Мама, а я… свидетель обвинения. Я видела, как Боголюбов выходил из ординаторской с этим чертовым ножом.

Рассказываю маме подробности дела, не упуская возможности в красках описать труп Марианны и последующий допрос у Винника.

– Не верю ни единому слову, дочка. Не мог Мирослав убить. Он оплатил Алешке операцию. Он добрый, Люба. И любит тебя, – всхлипывает мама, крепко обнимая меня за плечи.

– Нет, мам. Мир считает меня предательницей. Презирает. Я… я представляю обвинение. Мы по разные стороны баррикад, мамуль.

– Сказала ему о ребенке? – чуть слышно