Маша шагнула к картине, протянув к ней руки, как протягивают озябшие руки к огню…

— Стойте! — закричал за ее спиной Старыгин. — Это ловушка! Это не картина!

Маша недоуменно замерла, но было уже поздно: пол у нее под ногами предательски накренился, и она заскользила вниз, в темноту… в последний раз бросив взгляд на картину, она увидела происходящие с ней странные перемены: поверхность картины задрожала, как мираж, и начала расплываться. По углам холста замерцали радужные пятна.

— Держитесь! — раздался за спиной голос Дмитрия Алексеевича. Он схватил Машу за плечи, но сам не удержался на краю площадки и вместе с ней соскользнул в темный люк.

Маша приподнялась и ощупала свое тело. Кажется, никаких переломов, только небольшие ушибы. Вокруг царила глухая, кромешная темнота.

— Дмитрий, вы здесь? — проговорила она едва слышно дрожащим голосом.

— Здесь, — отозвался он совсем рядом.

Маша невольно перевела дыхание: вдвоем с ним ей было уже не так страшно.

— Вы целы? — спросил Старыгин.

— Кажется, да. Где мы? Что это было? Вы сказали, что это не картина? А что же тогда?

— Мы в ловушке, — с горечью отозвался реставратор. — Ни за что не прощу себе, что так глупо попался! Следовало сразу догадаться, что нас заманивают в капкан… известно же, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке!

— И тем не менее мыши каждый раз попадаются на эту приманку! — вздохнула Маша.

— Не хочется сознавать, что мы оказались не умнее мышей! Черт, надо было вернуться назад сразу после того, как пропал сторож катакомбы!

— Что уж сейчас корить себя за то, чего все равно не вернешь… лучше скажите, что это была за картина? Что с ней происходило, когда мы подошли ближе?

— Голограмма! — ответил Старыгин. — Я видел подобные во многих европейских музеях, да и у нас тоже. Когда не хотят или не могут выставить в зале музея подлинное произведение искусства, его заменяют голографическим изображением. Здесь, в подземелье, аппаратура работала не очень хорошо, и изображение начало искажаться. Заметив это, я хотел вас удержать, но не успел…

— Простите, я виновата… чересчур обрадовалась находке и утратила бдительность…

Тот, кто хорошо знал Машу, понял бы, что она очень испугана, только поэтому просит прощения. Обычно виноватым у нее бывал кто угодно, только не она. Старыгин не знал Машу так хорошо, оттого и не удивился.

— Я сам виноват. Я должен был идти впереди и первым разглядеть приманку.

— Ладно, давайте не будем расшаркиваться друг перед другом и принимать вину на себя и подумаем, где мы оказались и как отсюда можно выбраться.

Старыгин какое-то время молчал, из темноты доносилось только его дыхание и негромкий шорох.

— Эй, вы где! — окликнула Маша товарища по несчастью. — Вы еще здесь?

— Куда я денусь? — пропыхтел мужчина. — Пытаюсь понять, где мы находимся… ознакомиться с нашей мышеловкой, так сказать, наощупь…

Неожиданно горячая мужская рука дотронулась до Машиной щеки. Девушка почувствовала странное спокойствие. Несмотря на то, что она оказалась в безвыходном положении, в темной подземной тюрьме, и не имела никакой надежды выбраться отсюда без посторонней помощи, то, что рядом с ней находился Старыгин, непонятным образом делало ее почти счастливой. Удивительно, но ей совсем не хотелось покидать этот каменный мешок. И уж совсем не хотелось, чтобы Старыгин убирал руку с ее щеки.

Но он отдернул руку и в смущении проговорил:

— Ну, это точно не стена!

Маша хотела сказать ему что-то обидное, но вдруг Дмитрий Алексеевич радостно воскликнул:

— Вот это везение! Кажется, наш фонарь тоже здесь! Если он не разбился, это будет просто чудо!

Раздался негромкий щелчок, и Маша на какое-то мгновение ослепла от залившего помещение яркого электрического света.

Как только глаза привыкли к этому свету, она огляделась.

Это был действительно каменный мешок — узкая и тесная камера, стены которой уходили метра на три наверх, туда, откуда они свалились, ступив на поворачивающуюся плиту. Пол камеры был завален каким-то тряпьем, которое смягчило их падение. Старыгин полусидел совсем рядом с Машей, привалившись спиной к стене, и смотрел на нее странным, виноватым и вопросительным взглядом.

Он опустил глаза и удивленно проговорил:

— А это что такое?

В руке у него была старая потрепанная тетрадь, та самая тетрадь, которую Машин отец привез ей в аэропорт. Дневник ее деда. Видимо, при падении дневник выпал из-под ремня джинсов, где Маша держала его после случая в папском доме.

Она не успела остановить Старыгина. Тот уже раскрыл дневник и удивленно проговорил:

— Здесь стоит имя Арсения Ивановича Магницкого, вашего деда!

— Да, это его дневник, — отозвалась Маша.

— Так он был у вас все время? — Старыгин удивленно посмотрел на девушку.

— Да, был, — огрызнулась она. — Я что — должна рассказывать вам о каждой своей вещи, о каждом шаге?

— Нет, конечно, — Дмитрий Алексеевич ничуть не смутился. — Но эти записи касаются его пребывания в Риме… возможно, они могли бы нам помочь…

— Все равно я не смогла их прочесть, кроме нескольких первых строк. — Маша почувствовала неловкость из-за своей вспышки. Она сама не понимала, что с ней происходит: Старыгин то привлекал ее, то раздражал и отталкивал. Ей то хотелось нагрубить ему, то приласкать. И очень хотелось еще раз прикоснуться к его колючей щеке…

— Можете попробовать сами, — проговорила она после неловкой паузы. — Может быть, у вас это получится. Хотя, конечно, сейчас не самый удачный момент для того, чтобы заниматься расшифровкой дневника двадцатилетней давности!

— Вы правы, — согласился Старыгин. — Хотя никакого другого занятия я не могу придумать. Разве что делать на стене зарубки, отмечая каждый прожитый день. Кажется, нам придется провести здесь немало времени.

— Вряд ли. — Маша подняла голову, бросив взгляд на теряющийся в темноте потолок камеры. — Боюсь, что тот, кто подстроил для нас эту ловушку, очень скоро объявится. Хотелось бы знать, какие у него планы относительно нас.

Ей вдруг очень захотелось есть. Она вспомнила уютную трапезную папского дома и замечательную монастырскую пищу, простую, но очень вкусную, и сглотнула слюну.

Старыгин не нашел, что ответить, и на какое-то время замолчал, внимательно осматривая стены каменного мешка. Они были, как ни странно, очень ровными, без выступов и углублений, так что вскарабкаться по ним не удалось бы даже хорошему альпинисту.

— Давайте я попробую подсадить вас, — предложил он Маше. — Может быть, выше удастся найти в стене выступ и дотянуться до потолка. Он поворачивающийся, и вы наверняка сможете выбраться отсюда…