Девушка задумалась, наморщив лоб.

— Что-то мне это напоминает… — пробормотала она через минуту.

— Не знаю, — Старыгин пожал плечами. — Я долго думал, но ничего не приходит в голову. Какая-то чушь… при чем тут Геката? Фраза совершенно бессмысленная… вряд ли нам удастся ее понять…

— Ну да, раз не удалось вам — то где уж мне, глупой женщине, — проворчала девушка. — Типичный мужской шовинизм!

— Я ничего такого не имел в виду… — протянул Старыгин. — Но согласитесь, это действительно какая-то бессмыслица!

— Все загадки поначалу кажутся бессмысленными, — задумчиво ответила Маша. — Знаете, например, что это такое — «закукулено, замумулено, заколочено, зазамочено, и у вас не хватит мочи раскукулить, раззамочить, если кто-то закукулил, если кто-то замумулил»?

— Бред какой-то, — отмахнулся Старыгин.

— Никакой не бред, а загадка! И разгадка ее — ключ и замок! — и девушка рассмеялась.

Старыгин подумал, что ему, по крайней мере, удалось отвлечь Машу от грустных мыслей об их трудном положении. Хотя вряд ли удастся приблизиться к разгадке странного послания.

Вдруг Маша замолчала и уставилась прямо перед собой, шевеля губами.

— Загадка! — воскликнула она радостно. — Ну конечно!

— В чем дело? — Старыгин насторожился. — У вас появилась какая-то мысль?

— Еще какая! Берете назад свои слова о мужском превосходстве?

— Да я такого никогда и не говорил!

— Ну, значит, думал! Короче… какая самая знаменитая загадка в истории человечества?

— Ну… я не знаю…

— Загадка Сфинкса! — выпалила Маша. — Помните, Сфинкс сидел на дороге перед городскими воротами и спрашивал каждого — кто утром ходит на четырех, днем на двух, а вечером на трех? И только Эдип смог ответить, что это человек, который утром, то есть в детстве, ползает на четвереньках, днем, то есть в зрелом возрасте, ходит на двух ногах, а в старости опирается на палку! Так вот, наш неизвестный доброжелатель задал нам обратную загадку: как человек идет с рассвета до заката, это значит — разгадкой являются числа четыре, два и три! А вот при чем здесь Геката, я действительно не понимаю… — И Маша снова поникла.

— А вот про Гекату я, кажется, догадываюсь, — оживился Старыгин. — Ведь ей, богине ночи, была посвящена левая сторона всех предметов! Клятвы Гекате приносили, поднимая левую руку, а не правую, как в других случаях!

— И какой вывод вы делаете?

— Значит, нам нужно сворачивать налево после четвертой, второй и третьей развилки. Ведь я говорил вам, что изображения Гекаты помещали на перекрестках!

— Здорово! — обрадовалась Маша. — Как мы с вами здорово объединили наши способности! Мы — настоящая команда!

— Конечно, — Старыгин смущенно улыбнулся. — А скажите — как вам пришла в голову загадка Сфинкса? Я думал, вы не очень сильны в древнегреческой мифологии!

— Ну уж вы меня считаете совсем необразованной! Между прочим, я в детстве очень любила греческие мифы! Кстати, — она встала и шагнула к темному проему, — не мешает проверить нашу догадку, а то мы так радуемся, как будто уже нашли «Мадонну Литта», а может быть, у этой загадки совсем другое решение!

— Согласен. — Старыгин поднял над головой фонарь и пошел вперед по коридору.

Какое-то время галерея была прямой, без развилок и разветвлений. По обе стороны в несколько рядов тянулись ниши древних захоронений.

— И где же эти перекрестки, которые мы должны отсчитывать? Если нам придется идти прямо, пока не насчитаем четыре поворота, мы рискуем пробродить здесь не один месяц!

Старыгин хотел ответить Маше что-нибудь бодрое, но как раз в это время луч фонаря выхватил из темноты первую развилку. Более узкий коридор отходил в сторону, теряясь во мраке.

— Ну, вот, первый поворот уже есть, будем надеяться, что дальше пойдет быстрее! — проговорил Старыгин, прибавляя шагу. Его терзало смутное беспокойство, но он не хотел раньше времени волновать свою спутницу.

Действительно, очень скоро показался второй отходящий в сторону коридор. Еще через десяток метров миновали третью развилку и наконец показалась четвертая.

— Видите, все оказалось не так страшно! — бодрым голосом произнес Дмитрий Алексеевич. — Сворачиваем налево, как велит нам Геката!

Боковой коридор был уже, и воздух в нем казался более затхлым, чем в основной галерее. К счастью, идти по нему пришлось совсем недолго: метрах в двадцати от развилки показался первый перекресток, и еще через пять минут — второй.

На этот раз путники свернули в более широкую галерею. Правда, она ощутимо спускалась вниз. Вскоре стало заметно холоднее.

— Жаль, что мы не прихватили с собой какую-нибудь теплую одежду, — пожаловалась Маша, прибавляя шаг, чтобы согреться. — Как, интересно, проводили здесь свои богослужения первые христиане? Здесь не мудрено заполучить воспаление легких!

— Ну, теперь, я надеюсь, нам осталось идти совсем недолго! — бодро проговорил Старыгин, едва поспевая за своей спутницей. — Вот уже первый поворот…

— Правда, потом нам придется проделать этот путь еще раз, в обратном направлении, — отозвалась Маша. — Конечно, возвращаться всегда быстрее, но зато придется идти вверх…

То, что Старыгин назвал поворотом, было на самом деле большой, глубокой нишей в стене коридора, чем-то вроде подземной капеллы или часовни. В глубине ниши на стене виднелось едва различимое изображение какого-то святого. Старыгин осветил его фонарем и двинулся дальше.

Вскоре они миновали еще одну такую же часовню.

— Осталось совсем немного! — Маша приободрилась и пошла еще быстрее.

Впереди показался следующий, третий проем. Но он не был темным, как все предыдущие, напротив, из него исходил колеблющийся красноватый свет. Маша перешла на бег, в ее глазах светилась надежда.

— Постойте! — крикнул вслед девушке Старыгин. — Не спешите! Мы не знаем, что нас там ждет…

Но Маша не слышала его слов. Она уже добежала до следующего проема, или, вернее сказать, до следующей часовни. Добежала и замерла на месте, пораженная увиденным.

Глубокая ниша в стене коридора была уставлена горящими свечами. Длинные тонкие церковные свечи, только что зажженные или сгоревшие уже наполовину, наполняли капеллу живым, трепещущим светом. И в этом свете, в этом живом сиянии в глубине часовни, возле ее задней стены, на небольшом возвышении стояла она.

«Мадонна Литта».

Маша сложила руки в восхищении.

Она много раз видела эту картину в Эрмитаже — при дневном освещении и при ярком искусственном свете, но никогда еще творение Леонардо не казалось ей таким прекрасным, как в этом подземном святилище. Теплый, трепетный свет свечей делал лицо мадонны еще более одухотворенным и нежным, счастливым и гармоничным, а взгляд младенца казался таким живым и глубоким, что Маша не удивилась бы, если бы он вздохнул и что-то сказал ей.