Адам спросил об этом у Анжелики, когда та появилась с большим осьминогом из желтого дыма.

Девушка вспыхнула, раздраженная:

– Боже, без понятия, я не сильна в точных дисциплинах.

– Ну… ты же недавно прочитала мне целую лекцию о нанотехнологии.

– Это обычай, не наука. Разве знание правил дорожного движения превращает тебя в специалиста по бензиновым моторам?

– Значит, ты без понятия?

Она пожала плечами:

– Могу только догадываться. Каков первый приоритет Клыков? Удержать в Портах условия, комфортные для человека. И страховка тут вправду серьезная. Должна быть. Иначе кто бы рисковал жизнью в постоянных изгибах пространства-времени? Одна складка – и полное уничтожение.

– Трудно поверить, что вы соглашаетесь на такое —

– Делать нечего. В твои времена люди не летали самолетами? И сколько было воздушных катастроф? С Клыками пока что не происходило ни одной. Знаю, что протокол крафтвара Портов в любых обстоятельствах лепки пространства-времени гарантирует сохранение условий, подходящих для стахсов, – и при поломке Мешка это условие могло бы сохраниться прежде всего…

– Протокол крафтвара! – фыркнул Замойский. – Вы типа программируете – что? сети суперструн? космогенные поля?

Она пожала плечами.

– И каждый фотон, каждую частицу… – он красноречиво постучал себе по лбу.

– А что такого? – взорвалась она. – Программа – это программа: биовара, нановара, крафтвара, не важно – будет делать, что положено, до конца.

– Ты потому собираешь это нано?

– М-м?

– Потому что им никто не управляет, уже только программы остались.

Она приложила палец к губам и пробормотала:

– Время. Время словинцев – не наше время. Наша минута – их миллениум. Не знаю, была ли это действительно катастрофа, может и так, но если у нас вообще есть время об этом дискутировать, значит, что они в любом случае ничего с нами не сделают – или что совершенно утратили контроль над Мешком. Что мы можем потерять, постаравшись сбежать? Ничего. Дай, доклею эту гадость. Ух, ну ладно, по крайней мере, держит форму.

Она отдала Замойскому четырехкрылого павлина с голографическим хвостом. Птица вырывалась, Адам едва не сломал ей крылья.

– Сбежать! – он засопел. – Или я совершенно ничего не понял из твоих объяснений о Мешке, или… Ну, как можно сбежать из закрытой складки пространства-времени?

Командир не объясняет, командир отдает приказы. С авторитетом невозможно дискутировать; аргументация, которой не владеешь, не может быть опровергнута. Отец Френет был прав. И, значит, я не тяну на командира.

– Ты привык, – сказала она. – Недели, месяцы.

– Отвали.

– Ха! Знаю только, что из-за опасения перед Слияниями часть программы Клыков перенесена в их внутренние процессоры, независимые от Плато. А потому это компьютер, опирающийся на физику нашей вселенной: никакого суперинтеллекта. И я ведь не говорю, что мы вывернемся от инклюзий! Пусть даже с невесть каким нано. Но ты ведь не намерен лечь и просто ждать, пока теория о катастрофе подтвердится, а значит, когда похитители не вмешаются, чтобы спасти тебя от голодной смерти? – Анжелика глянула искоса на Замойского. – М-м?

– И что это ты так внезапно начала заботиться о своей пустышке?

– Не будь дураком. Жизнь есть жизнь, френ есть френ.

– Ты получила какое-то откровение во время той пары —

– Ну что ты делаешь, идиот? Хватай его! Не пялься, шевели задницей! Второй раз так удачно не организуется! Куда он побежал?

– Туда. Погоди, я —

Пандемониумный павлин мелькнул перед ними еще раз на вершине кратера – синяя туча хвоста, буря длинных перьев – после чего его сплющило до двух измерений, и он исчез в невидимой щели между солнечным светом и солнечным светом.

Они бросились в погоню, Анжелика первой. Была быстрее, вскочила в петлю раньше Замойского, он успел схватить ее за плечо, перед тем, как горизонт снова выгнулся – павлин бежал над их головами, развернутый на 1800. «Подскочу и поймаю его за хвост», – подумал Замойский. Конечно же, не поймал.

Анжелика прибавила скорости – миг, и она тоже на небе. Где закончится эта петля? Они выбежали на берег ночного озера, с солнцем за плечами. Анжелика свернула налево. Павлин шмыгнул на осветленную саванну, она метнулась щучкой, в последний миг птица отступила, Анжелика промазала. Замойский перепрыгнул через нее на бегу.

Павлин поворачивал к озеру, назад в петлю. (А может, это дорога с одним направлением?) Замойский хотел перерезать ему путь, поскользнулся и упал в воду. Теперь Анжелика снова его обогнала.

Наномат безошибочно чувствовал узлы и расколы Мешка, без проблем считывал структуру крафтвара. Они выскочили на саванну с +G, их пригнуло к земле. Птица была в метре от Анжелики – и в следующий миг сорока́ метрами дальше. Девушка выругалась, сдалась. Но Замойский знал, что это лишь очередная Зона – приволакивая ноги, побежал дальше, павлин же сразу замедлился до скорости улитки.

По ту сторону Зоны был землеподъем, встающая черными лентами ввысь земля вращалась по эллипсу, вдоль развернутых градиентов гравитации. Люди раскашлялись в земляной пыли.

– Влево! – крикнула Анжелика.

Там снова короткая петля, Зона – G (Замойский подскочил метра на три, пока сориентировался) – после чего они оказались на краю кратера Пандемониума. Павлин спускался по спирали в ураган тени.

Анжелика бросилась ему наперерез, два раза перекувырнулась и схватила птицу за хвост света. Та заверещала, забила крыльями. Замойский сомкнул ладонь у нее на шее и потянул наномат вверх по склону.

– Ну не задавлю ведь я эту чертовщину!

Они остановились на краю кальдеры. Дышали тяжело, павлин сдавлен между ними, но на птицу они не смотрели. Оба в земной пыли, Замойский к тому же еще и мокрый, оба едва-едва дышащие, Анжелика с взлохмаченными волосами, что почти закрывали лицо, Замойский с травой в бороде – но усмехались, будто идиоты.

– Чудо, что хребты нам не повыворачивало! – захихикала она, откидывая с глаз волосы.

Он засмеялся в полный голос.

– Но все же живем, а? – сжал ее за плечо. – Живем!

И подумал: поцелую ее.

Но поскольку подумал – желание не было спонтанным, потому отказался.

Итак, Замойский сидел, глядя, как Анжелика курсирует между ураганом тени и вершиной кратера.

Оставленный на попечение Адама павлин постепенно обретал форму, соответствующую увеличивающемуся количеству наномации. Замойский, впрочем, был уверен, что размеры существа не обладают никаким фактическим ограничением – манифестации было далеко до критической плотности. И все же она росла: павлин, кондор, птеродактиль, виверна, дракон.