– Долгая история. Долгая и хреновая, Клепа. Ничего, что я так тебя называю? – на всякий случай спросил Руслан.

Клепа уверил его, что все в порядке. И тогда Руслан рассказал ему все, хотя в душе понимал, что подобные сведения лучше передавать с глазу на глаз. Но выхода у него не было. Клепа внимательно его выслушал, ни разу не перебив. Потом поинтересовался:

– У тебя с местными ментами осложнений не возникло?

– Нет, все нормально. Клепа, а у вас как?

– В смысле? – не понял Клепа.

– Понимаешь, Вадик был убежден, что с нами будет то же самое, – признался Руслан. – За себя-то я уверен, но ничего не знаю про тебя с Серым. Он вроде на зоне?

– Освободился недавно, – проворчал Клепа. – Как заноза у меня в заднице, местный авторитет, понимаешь.

– С ним все в норме? – уточнил Рус, чувствуя, что у него словно гора с плеч свалилась.

– Ну да. Дочка растет, симпатяшка, хорошая жена, дом построил, баней сейчас занимается. В общем, – словно подводя итог, сказал Клепа, – все у нас прекрасно. Как в Париже, только дома пониже, да асфальт пожиже, – засмеялся он, и Руслан тоже невольно улыбнулся.

– А насчет Вадика я тебе вот что скажу, – вдруг серьезно сказал Клепа. – Он, еще когда в тот раз приезжал, показался мне того… с приветом. Черепица у него с крыши немного обвалилась. Он мне тоже втулял, что та девка жива. Но даже если это и так, то как она завела в гроб всю его семью, скажи мне на милость? Нет, он просто на почве своей болезни превратился в окончательного шизика.

Руслан перекинулся еще несколькими фразами с другом детства, они обменялись номерами мобильников, и он повесил трубку.

* * *

Возможно, если бы Никто и не провел бы в психушке столько времени, он бы серьезно задумался о целесообразности своей затеи, и его нервы были бы похожи на натянутые струны, готовые лопнуть в любую секунду. Но в этом-то и заключался нюанс – Никто было абсолютно плевать, что его начали искать, что ориентировки с его данными были моментально разосланы во все линейные отделы внутренних дел, что по телевидению и в прессе неоднократно указывалось на то, что из психбольницы сбежал опасный сумасшедший. Никто не смотрел телевизор и не читал газет, учебник латыни – все, что было у него под боком последние годы. У него была цель, и он пер к ней как танк. Горячий Ключ. Вот что ему было нужно. А посему его душевное состояние можно было сравнить с младенцем, который, напившись материнского молока, уютно устраивается у нее на груди, готовясь ко сну. Полное умиротворение и предвкушение эйфории.

Спустя некоторое время, когда на горизонте брезжил розоватый рассвет, он решил подстраховаться и повторно сменить свой гардероб. На его пути попалась загулявшая молодая парочка. Студенты были настолько ошарашены внезапным появлением растрепанного Никто, что девушка от страха упала в обморок, а парень на несколько минут впал в ступор. Впоследствии ни он, ни она не смогли дать внятных описаний Никто, а возмутитель спокойствия в обновке и с заметно потяжелевшим кошельком, получив фору во времени, уже спешил на первую электричку.

Есть особенно не хотелось, но Никто понимал, что ему нужно что-то кидать в желудок, иначе он рискует опоздать на самое интересное, поэтому он заставлял себя проглотить пару безвкусных пирожков с клейкой начинкой.

Где-то на попутках, где-то на товарных поездах, где-то пешком, но он приближался к Краснодарскому краю. В одной забегаловке он умудрился сбрить свою бороду найденной где-то облезлой бритвой. На какой-то из пересадочных станций он купил дешевые солнцезащитные очки, берет и томик Библии.

«Я всего лишь одинокий старик, помешавшийся на боге, который и мухи не обидит. Уступите место, премного благодарен, молодые люди».

Ему несказанно везло, и никто не обращал на пожилого мужчину в смешном берете никакого внимания. Контролеры в электричке шли мимо него, словно его и не существовало. Правда, однажды произошел небольшой конфликт. Как-то вечером он ехал в одном вагоне с подвыпившей компанией. Один мужик с отекшим испитым лицом всю дорогу зло смотрел в его сторону, и когда Никто вышел в провонявший дымом тамбур, он шаткой походкой последовал за ним.

«Ты мне не нравишься, старик», – прямо заявил он, намереваясь ударить Никто. Драки, собственно не было. Никто клещами сжал его горло, подтащил к дверям (они не были закрыты, кто-то заботливо положил вниз бутылку), с легкостью отжал дверь и вышвырнул мужика во тьму. Затем прошел в другой вагон и на следующей станции вышел. Компания вспомнила о своем друге лишь через две станции, когда Никто уже пересел в автобус.

Он приехал в Горячий Ключ под вечер. Какая-то сердобольная бабулька, ехавшая в Адлер, угостила его яблоком. Никто шел по улице, но взгляд его помимо воли возвращался назад, на горы. Туда, где он жил. Боже, это ведь совсем рядом, каких-то десять-двенадцать километров. Но как бы он ни хотел сейчас там оказаться, в настоящий момент у него дела важнее. Во всяком случае, Она так хотела.

Он вспомнил, как увидел Ее в ручье тогда, двадцать лет назад, и криво усмехнулся. Бессмертная Чертовка, исчадие ада, а он ведь несколько раз пытался покончить с Ней, да-да, вот только все было бесполезно. Она возвращалась, и каждый раз заставляла умыться кровавыми слезами за то, что от Нее хотели избавиться.

Никто устало присел на ступеньки городской библиотеки. Достал из кармана яблоко, которым его угостила старушка, и с сосредоточенным видом принялся его грызть.

Горе. Сказка про Горе, он все время вспоминал эту сказку, когда имел дело с Ней. Потому что если на свете и существовало Горе, то оно было заключено в этом пластмассовом теле с полуприкрытыми глазами из синих стекляшек. Еще в детстве мать читала ему эту сказку. Никто даже помнил картинку – Горе было изображено в виде крохотной, сложенной пополам старушки в бесформенном балахоне (как у Инги), и она восседала с выражением дьявольского восторга на шее бедного мужика. Почему-то в тот миг она вызвала у Никто образ смерти, разве что маленькой косы не хватало.

Его горе, горе его семьи оказалось куда хуже. Сначала Инга была без ума от Нее, играла с Ней сутками напролет. Она ходила с Ней в школу, дети смеялись над его дочерью, обзывая ее «малявкой», но Инга не обращала на уколы одноклассников внимания. Один озорник на перемене выхватил Ее у Инги и под хохот мальчишек окунул Ее в унитаз, потом вышвырнул на улицу с третьего этажа.

Через неделю этот парень гулял с дедом в парке, и на него упало дерево. На старике ни царапины, только от страха штаны заметно отвисли и потяжелели, а вот мальчишку расплющило, как лягушку катком. Вечером того же дня Она сидела на письменном столе Инги, румяная и сияющая, ее синие глаза были похожи на два сапфира, а рот, слишком большой для куклы, был растянут в ухмылке.

Fatum. Не горе, нет, fatum,[15]вот точное Ее определение. За каждый проступок Никто следовало наказание, жестокое и неотвратимое.