это когда ты не только говоришь то, что нужно, но ещё и слушаешь, и смотришь только то, что нужно.

И тогда случился Беслан. Знаете, это была другая реальность. После «Норд-Оста» прошло меньше двух лет, но эфир — всё тот же, прямой, с колёс — был совсем другой. Мы понимали больше, а говорить могли меньше. С самого начала — часа через два после захвата школы точно — мы понимали, что заложников в школе не 354, как сообщали официальные информагентства. Никаких блогеров тогда не существовало. Тогда главным по прессе был такой Зданович, человек без биографии, без лица и без мозгов. Он до Путина возглавлял Центр общественных связей ФСБ, потом ходил на НТВ показывать пакетики с гексогеном и сахаром. Ко времени Беслана его уже отослали из ФСБ присматривать за ВГТРК в должности замдиректора (потом его понизили до советника, а потом вообще тихо слили). Но именно он звонил нам на канал и рассказывал, как для Родины и спасения заложников важно, чтобы все повторяли идиотскую формулировку «всего 354 заложника», хотя было понятно почти сразу, что там больше тысячи точно. Мы так и говорили: по сведениям Здановича, заложников 354. Однако похоже, что больше.

Сколько уж лет прошло, а я так и не понимаю, зачем нужно было врать про число заложников, какой был в этом тайный смысл для операции спасения. Мне потом, много лет спустя, объяснили смысл этого упорствующего вранья. После «Норд-Оста» в ФСБ какой-то идиот вывел типа стройную теорию по количеству допустимых жертв. Формула была принята такая: «Шесть жертв на шахида — это победа шахида, меньше — наша».

В банде, захватившей школу, состояло 32 человека, пятеро из них до сих пор не опознаны. Но тогда, во время захвата, никто не знал, сколько бандитов на самом деле. Видимо, посчитали, что примерно 60. Отсюда — 354 заложника. Чуть меньше, чем по 6 на одного шахида. То есть это было враньё не нам. Это было враньё начальству через эфир всех массмедиа. С тех пор примерно так и повелось. Не один Зданович в том виноват, само собой, но имена называю тех, кого лично видела и слышала в этом сомнительном качестве модератора первичных информационных, так сказать, потоков. А уж потом это всё стало как бы само собой.

Летом 2019 года сына Здановича осудили на 10 лет строгого режима за наркотики — покушение на незаконное производство, сбыт или пересылку наркотических средств в крупном размере. Судя по всему, был потребителем, это да. Остальное, судя по источникам — обычное дело. Всё подписал через два дня после задержания — на суде говорил, что не читая подписывал. Родни, в том числе отца, на суде не было.

Ну, этим летом мало кого мог заинтересовать случай с сыном забытого генерала. Другие дела были у всех — прежде всего «московское дело». Но вертятся в голове строчки: «…их дети сходят с ума от того, что им нечего больше хотеть».

Тогда, при Беслане, всё было иначе. Иначе чувствовал себя эфир, я бы так сказала. Было понятно, что за одно неосторожное слово тебя просто закроют и сровняют с землёй, как это случилось с НТВ после «Норд-Оста».

Нет, мы не врали. Просто втрое взвешивали каждое слово. И очень многого не дали в эфир. Я и сейчас с этим согласна — с тем, что мы в эфир тогда не дали. Это было невозможно. И речь сейчас не о словах — о картинке. У нас в Беслане работали корреспонденты, и мы получали картинки через видео агентства. Я видела эти картинки, мне никогда их не забыть. Убитые, растерзанные дети. Взрослые. Молодые девушки, старушки, юноши, старики, мужчины в расцвете сил.

Газета «Известия» — был короткий период, когда она вновь попыталась стать приличной — опубликовала тогда фотографии на первой полосе. Просто подборку фотографий. Главный редактор был уволен тут же. Но то бумага. Дать это в эфир было выше человеческих сил. Кровь, тела и вот те самые подробности, которых ты совсем не хочешь знать о смерти, особенно о смерти близких или о смерти детей — все дети близкие, потому что дети. Вывороченные рты, кишки, кости, клочья кожи и глаз на ниточке, позы и изломы, в которых сразу видишь и себя, и собственных детей, и всё человечество, и думаешь — нет, смерть не может, не должна быть такой. Мы все умрём, но пожалуйста, боженька, не так, не здесь и не теперь. Где же ты, боженька?!

Через год после Беслана нас и прикрыли.

Но этот год мы прожили ярко.

Наступало начало конца. Прикрывали всё и всех. Из-за Беслана отменили прямые выборы губернаторов. Повсюду арестовывали каких-то самых неожиданных людей из бизнеса, как будто они были в чём-то виноваты — в декабре арестовали Светлану Бахмину, например. Как-то в воздухе само собой носилось, что и наша песенка спета.

Но Ирена — это Ирена. Человек ярких и принципиальных поступков. Женщина, которая всегда делала только то, что считала нужным. Не то, что ей хотелось и в голову взбредёт, нет, это совсем другое. Ирена — она из редчайшей серии делателей что до́лжно — и будь что будет. И ещё у неё полностью отсутствуют рецепторы, подводящие организм к греху уныния.

В общем, Ирена затеяла сериал выходного дня. Пародийный. На Путина.

То есть каждую неделю на канал в прайм-тайм должна была выходить программа под названием «ВВП» — ваши вопросы президенту, 13-минутная пародия на прямые линии президента с народом.

Всё как полагается: псевдороскошный псевдокремлёвский интерьер, двое ведущих, мальчик и девочка, то есть я и мой коллега Миша Куренной. Ряды кнопочных стационарных телефонов в цветах российского флага и золотой микрофон у президента. Путина изображал очень симпатичный актёр Театра кукол, после съёмок при монтаже ему накладывали лицо Путина и делали липсинг — так, чтобы он губами попадал в свой текст.

Мы сняли четыре программы, в эфир не вышла ни одна. Две из них висят сейчас на YouTube, их трудно найти, но можно. Я их пересматриваю. И не понимаю. Это был совсем не обидный, а во многом почти комплиментарный юмор. Ну что ж такого там было-то?..

Ирена решила подстраховаться и передала четыре пилота знакомому кремлёвскому чиновнику — с нами ещё