Ухожу. Через минут пять снова свист. Выхожу на крыльцо.

– Хозяйк! – орет он. – А как тебя звать?

Снова кокетничает – завлекает.

– Никак, – злюсь я.

Мужик, однако, сдаваться не собирался:

– Ну хоть примерно!

Жили, конечно же, в деревне и настоящие трудяги. Врать не буду – немного. Подружились мы с семьей Иванкиных. Трудились там все – дети к труду приучены были совсем с малых лет. Чем могли – помогали. Трудились и родители, и бабушка. У хозяина Коли был трактор – им и вытаскивал он наши машины, застрявшие в раскисших после дождя лужах. Держали кур, корову, теленка, коз, уток, огромный огород, парники. Люба, хозяйка, делала творог и сыр. Продавали они и яйца, и огурцы, и картошку. Картошка у них была необыкновенная – настоящая синеглазка, белоснежная, рассыпчатая, крупитчатая. Интересно, куда она сейчас испарилась? Сортов-то полно, а синеглазку – настоящую, с фиолетовыми «глазками» и шершавенькой шкуркой – не купишь. Был и огромный погреб – просто остров сокровищ, стратегический запас для небольшого города. Салаты, маринады, компоты, варенья, грибы. В ящиках с песком бережно хранились свекла, морковка, картошка.

Иванкины говорили, что запасов хватает на целую зиму – в магазине покупают только хлеб и селедку. Даже колбасу и буженину делали сами.

У них мы покупали молоко для детей, куриные яйца с оранжевым желтком, творог, масло, овощи. Люба научила нас мариновать молодой чеснок. Маринад подкрашивали свеклой, и красовались наши трехлитровые банки на кухне. Красота это была невероятная – просто украшение интерьера, мечта. А уж зимой такая была закуска! Любин чеснок так понравился нашим друзьям, что полетел ее рецепт по странам и континентам – в Америку, Германию, Австралию и Израиль.

У Любочки был отец, дядя Вася. Легенда и «бестолковый словарь», как я его назвала. Дядя Вася был мелкий, худосочный, мудрый как змея. В этом прежде всего был убежден сам дядя Вася и убедил всю семью. Не дурак был и выпить. Но главное – пофилософствовать! Здесь дяде Васе не было равных. Сентенции выдавал «на гора» – и, кажется, сам удивлялся.

Понятное дело, речь его была щедро нафарширована матом. Так щедро и плотно, что непонятно, что было связкой – нормативная лексика или, наоборот, ненормативная.

Приходил дядя Вася к нам часто – он был единственным членом семьи Иванкиных, освобожденным от тяжелого физического труда – наверное, держали его за пророка. Садился на ступеньку крыльца. В дом заходить не спешил – стеснялся. Раскуривал самокрутку, неторопливо осматривал наше убогое хозяйство, наш, так сказать, «огород» и глубоко вздыхал.

– Что ж вы, девки, коровы такие ленивые?

Ну и дальше то, что в нынешние времена принято запикивать. Мы начинали вяло оправдываться:

– Не ленивые, нет, просто мы городские, к деревенскому труду не привыкшие.

– А к чему привыкшие? – недобро усмехался он. – Морды малевать и жопы наращивать? А! – еще вспоминал недобрый сосед. – Книжки почитывать!

Это – уже ко мне и к маме. Чтение дядя Вася не уважал – пустое занятие, глупое.

– Жизнь хочешь узнать? – щурил недобро он мутноватый от катаракты глаз. – А жизнь она, милая, здесь, на земле! – Он начинал энергично потрясать руками, давно отвыкшими от тяжелого крестьянского труда. – Жисть – она здесь! А не в книгах твоих! Там все… – тут он задумывался, – … тары-бары, сиськи-масиськи, уси-пуси, чтоб красивше все было! Тьфу, сопли одни! А живого там нет.

– А ты читал? – спрашивала я. – Хоть одну?

– Не читал и не буду! – строго отрезал он. – Я эту жизнь, – тут он снова потрясал руками, – через себя знаю! Через беды свои. Я только «Правду» читаю. Поняла?

И матком, матком – как из солонки присыпает, не скупясь.

– А в «Правде» – все правда? – подзуживала я соседа.

Дядя Вася вздыхал:

– Да не, все – вранье, в смысле зудеж один (разумеется, слово, которое я заменила эвфемизмом, было совсем другое)!

Унка, собака сестры, огромный, жемчужного цвета дог, имела привычку сбегать на волю. Забор наш был слабеньким, а Унка сильная. Подрывала, подкапывала землицу или просто сносила хлипкие доски и – гуляй! Мы понимали, что кобылица наша снова сбежала, по диким, нечеловеческим крикам – оторва эта мчалась в совхоз или на поле и гоняла животинку – гусей, курей, коз и баранов. Деревенские нас, понятно, быстро возненавидели. Зять бросался в погоню за собачонкой с хворостиной – гнал ее, как телку на дойку, – к дому, домой, а потом нам предстояли объяснения с местными – за помятого гуся или испуганного барашка требовали денежных компенсаций. Мы, конечно, платили. А травмированный баран и наседка продолжали спокойно жить дальше.

Дядя Вася смотрел на все это скептически и выдавал:

– Эх, Антанас! (Зятя звали Антон, но с легкой руки дяди Васи он надолго стал Антанасом.) Хворостиной твоей… только мух с задницы сгонять!

Однажды ждали маминого старинного друга, профессора, членкора.

Дядю Васю предупредили:

– Мата – ни-ни! Это мы давно к тебе привыкли, а профессор!.. Короче, держи себя в рамках.

– Да запросто! – с уверенностью отвечал дядя Вася. – Для меня это… (ерунда, пустяк)! Я что, слова своего не сдержу?

Даже обиделся. Настал день икс. Приехал гость. Представьте картину: на ступеньках сидят щупленький дядя Вася и крупный, фактурный профессор. Молча покуривают – мужики! Начинается разговор о политике – любимая тема Василия Петровича. А дальше было так. Дядя Вася наш, бедолага, силится что-то сказать – мыслей-то много, а высказать их, облечь, так сказать, в словесную форму не получается, нет. Не может – и все! Онемел наш дядя Вася прям на глазах. Застыл, аки жена Лота. Пыжился, нервничал, ерзал тощим задом, краснел, бледнел и вдруг – резко встал со словами:

– А пошли вы все на…!

Емко и коротко. И еще – привычно.

Ну и прочь со двора. Не получилось без мата. А ведь честно старался.

Главной темой в нашей семье был прогноз погоды. Мы замирали – не дай бог пропустить! Потому что если дожди – все, кранты, никто не приедет. А если уже приехал – обратно точно не уедет. Домик наш мы купили за сущие копейки, а вот машины пришлось поменять на внедорожники. И стоили они го-о-ораздо больше, чем дачка! Но о покупке мы ни разу не пожалели – столько было там смеха, столько веселья, столько гостей, столько банных, шашлычных и просто счастливых вечеров! Но через шесть лет избушку свою мы продали – надоело бесконечное воровство, неласковые соседи, жуткая дорога да и вообще – далековато.

Появился у нас семейный бизнес. В ту пору совместные предприятия росли как грибы. Наше было российско-немецким. Совместно с немецкими партнерами-кинодокументалистами мы снимали кино. Большой проект – бои под деревней Прохоровкой, главное танковое сражение Великой Отечественной. Выезжали на место, брали интервью у местных жителей. Работа была тяжелая, но интересная. Зять и мой муж руководили, мама была бухгалтером и заодно руководила зятьями. Сестра сидела дома – родился уже второй сын, к несчастью, не очень здоровый. Ну и я, все еще домохозяйка.