кухню, минералки в холодильнике не оказалось, зато стояла бутылка пива. Я её открыл и ушёл с ней в спальню. Полазил в инстаграме и уснул.

Если бы я только знал, что это последние часы моей счастливой жизни. Если бы я тогда знал, что утром со всей дури вляпаюсь в дерьмо, то, наверное, забаррикадировал все окна и двери и вообще не лёг спать. Но я не знал, и даже не проверил, закрыл ли за собой дверь.

Я уже не раз с того самого утра вспоминал буквально поминутно, всё, что тогда произошло.

Проснулся я от женского плача, почему-то показалось, что плачешь ты. Не сообразил спросонья, и не открывая глаз, попытался притянуть «тебя» к себе, — Что случилось веснушка? — спрашиваю, — Почему ты плачешь? Иди ко мне родная.

А «ты» отталкиваешь меня и плачешь ещё громче. И ещё визгливый голос соседки, — Что тут происходит? Ах ты жеребец поганый! Да я тебя!

Глаза открываю, рядом со мной под одеялом лежит Ирина, свернулась в комочек и ревёт. Я вскочил с постели, ору, — Что вы здесь обе делаете?

А Иркина бабка орёт мне в ответ, — Это я у тебя кобель прокля́тый, спросить хочу, что ты с внучкой моей сделал?

Я сразу и не сообразил, что голый перед ними стою. Как понял, одеяло с кровати тяну, чтобы прикрыться, а Ирина под ним голая и в синяках вся: ноги, запястья, шея, да просто везде. Я растерялся, уставился на девчонку, спрашиваю, — Это я с тобой так? Это я сделал?

А она плачет взахлёб, головой мотает, мычит что-то, а я понять ничего не могу. Ирина вскочила с постели и убежала из спальни. А бабка надрывается, — Я тебя засужу поганец!

А я сел на кровать, голова гудит, зажал её руками. Сразу даже не понял, что бабка уже ушла.

Встал, посмотрел на постель, а там на простыне пятно кровавое и у меня на бедре кровь. Чёрт, думаю. Так я её ещё и того…

Кать мне от самого себя противно стало. Думаю, неужели меня так от пива развезло, что я пошёл приключение на свою задницу искать.

Думаю, что я за скот такой, что на девчонку полез. Ну ладно бы, она нравилась мне. Так, ведь нет же. Девчонка и девчонка, я на неё, как на женщину вообще внимания не обращал. А тут вот такое.

Я ведь на тот момент, Катя, даже не усомнился, в том, что это сделал я. Понять только не мог, почему не помню ничего. И почему она в синяках, словно я ей специально больно делал.

Перед тобой стыдно было, перед девчонкой. Судя по пятну девственницей, была, а я с ней так грубо. И перед тобой просто невыносимо стыдно перед тобой.

И страшно Кать, страшно было вас потерять. Ненавидел себя и боялся, что ты никогда не простишь. Сколько раз я потом порывался, рассказать всё тебе. Но как это сделать? Если даже сейчас, когда я почти на сто процентов уверен, что я этого не делал, мне трудно тебе об этом говорить и страшно, что ты не поверишь. А тогда, я даже не знал, что сказать в своё оправдание.

Я тупил, наверное, часа два, а потом решил пойти поговорить с соседями, и выяснить, как всё же Ирина оказалась в моей постели. Но их дома не оказалось. Они появились только вечером. Клавдия в дом меня не пустила, сказала у девчонки шок и сунула мне под нос медицинское освидетельствование. Где чёрным по белому было написано, что потерпевшая была изнасилована. И распечатанные фотографии Ирины в нашей постели, я голый рядом с ней. Её синяки крупным планом. Когда только успела сделать снимки старая карга. Она мне сказала — Жди.

И я стал ждать полицию.

Никита меня потом отругал. За то, что я сразу не позвонил ему. Но мне Катя было стыдно.

Чёрт, да я сам не понимаю, почему я тогда так ступил. Почему безоговорочно поверил в свою вину. А раз виновен, то должен отвечать.

Полицию в тот день я так и не дождался.

Запустил постель в стирку, почистил как смог матрац. За это Никита меня тоже отругал, говорит, анализ могли бы сделать, чтобы узнать, чья это кровь. Но я-то считал, что здесь нет обмана.

А на следующий день почти перед самым вашим приездом Клавдия Абрамовна пришла ко мне. Сказала, что ей нет выгоды, меня садить, и по большому счёту шумихи вокруг имени внучки ей тоже не хочется. Да и Ирина просит не подавать заявление и если я хочу замять дело, то она продаст мне фотографии и медицинское заключение за полмиллиона. Я поначалу отказался, сказал, если виноват, то отвечу по закону. А она, уходя, улыбнулась и сказала, — Подумай, как приятно твоим детям будет жить с ярлыком — дети насильника.

И я согласился Катя.

Я чувствовал себя последней мразью. Хотел всё рассказать тебе, и будь что будет. Но ты по приезде почти сразу заболела, и я продолжал молчать. Оформил креди́т и отдал бабке деньги. Фотографии и бумаги сжёг. Я не знал, даже не догадывался насколько она продуманная тварь. С Ириной я поговорить так и не смог, девушка бегала от меня как чёрт от ладана. Я считал, что она меня боится из-за того, что я с ней сделал.

Бабка ходила, улыбалась, а мне хотелось сдохнуть. Я всегда считал, да и сейчас считаю, что всё тайное рано или поздно становится явным. И то, что знают трое, знает и толпа. Я предполагал, что Клавдия долго молчать не станет и, ударит в спину, когда я меньше всего буду этого ожидать. Поэтому выбирал время, чтобы самому рассказать тебе обо всём.

За эти месяцы я настолько уверился в том, что подонок. Что даже считал, если после того, как всё расскажу о том, что произошло, и ты меня прогонишь, то это будет заслуженная кара. И я честно пытался свыкнуться с мыслью, что я вас потеряю.

А когда ты понимаешь, что теряешь то, что тебе дорого, то, чем ты жил, дышал, ты начинаешь ценить каждый миг, проведённый с любимыми, всё наполняется совершенно иным смыслом. Я ловил, твой каждый взгляд, каждое твоё прикосновение было для меня и наградой, и испытанием. Никогда ещё я не хотел тебя так сильно, как в эти месяцы. Прости, я не сказал тебе, что в последний раз, когда мы были вместе, порвался презерватив. Не знаю, чего я тогда