Ван Со приоткрыл глаза и сквозь ресницы посмотрел на небо. Иногда ему и самому хотелось верить, что Хэ Су права, что во дворце тоже живут люди, а стало быть, можно просто радоваться каждому дню, не боясь удара в спину.

И действительно, в последнее время здесь с ним случалось всё больше хорошего.

Прежде всего, теперь Су была рядом. Королеву Ю он почти не встречал. Постепенно сближаясь с братьями, вместе с ними он ходил на занятия, играл в их странные, но забавные игры: в конный бой, например. Ван Со усмехнулся, вспомнив, как накануне в этой игре переругивались Чжон и Ын, стремясь сорвать друг у друга пёрышко с головы.

А недавно во дворец прибыл генерал Пак Су Кён, который с детства обучал его боевым искусствам. Генерал единственный был добр к нему в Шинчжу, и принц уважал его прямоту, силу духа и мастерство. И хотя этот матёрый воин, далёкий от дворцовых интриг, не одобрил его чрезмерное увлечение книгами и беспокоился о том, что боевые навыки принца ослабнут, если он будет меньше тренироваться и больше заниматься науками, Ван Со с удовольствием беседовал с ним, веско и аргументированно отвечая на его упрёки и опасения.

Была, правда, одна вещь, которая после разговора с генералом не выходила у него из головы. Пак Су Кён только казался неотёсанным воякой, грубым и простоватым, но Ван Со прекрасно знал, что это не так. Этому человеку была присуща мудрость, глубинная, мощная, вызревшая на суровом жизненном опыте, полученном в боях и при дворе, где генерал появлялся нечасто, но сразу видел и верно оценивал расстановку сил, как на поле сражения.

Прощаясь, наставник долго смотрел ему в лицо, словно что-то выискивая, а потом спросил:

– Вы не собираетесь вернуться в Шинчжу, когда наиграетесь во всю эту вашу политику и начитаетесь заумных книжонок?

– А почему я должен вернуться? – ощетинился Ван Со. – Я же принц! Мне хочется жить здесь, чтобы понять, что так настойчиво толкает к трону мою матушку и братьев.

– Прежде всего, вы должны понять, что в Сонгаке в конце концов останется только один из принцев, – тяжело ответил генерал Пак, – тот, кто взойдет на трон. Подумайте, какова настоящая причина, по которой хотите остаться здесь вы.

И Ван Со думал об этом. Он думал об этом даже теперь, разомлев под мягкими лучами солнца, слушая неугомонных цикад.

Он присягнул на верность наследному принцу, поклявшись королю стать опорой и щитом для Ван Му. Он сказал Ван Ё, что это – единственное, зачем он здесь.

Но так ли это было на самом деле, вернее, только ли преданность держала его во дворце? Или теперь причина крылась ещё и в одной необыкновенной девчонке, которая запала ему в душу?

Ван Со вытянул руку, не глядя сорвал несколько цветочных головок и поднёс их к лицу. Это оказались ромашки. Он лениво разглядывал их, перебирая пальцами белоснежные шёлковые лепестки, трогая шершавую сердцевину, и прислушивался к ощущениям, которые вызывали в нём эти прикосновения.

Он не привык любоваться красивыми вещами. Не умел этого и не знал толком, что считать красивым, а что нет. Его никто этому не учил, не разъяснял, не показывал. Красивых вещей в его жизни просто не было. Он сторонился их, прячась за своё уродство, считая себя проклятым и недостойным красоты. Ему не доводилось их касаться, он просто не смел и не представлял, какие они на ощупь – все эти вещи, которые люди называли красивыми.

И ему казалось, что все они, как цветы. Хрупкие – чуть сильнее дёрнешь за лепесток – и искалечишь. Нежные – и не сразу почувствуешь пальцами их прозрачную ласку. Тонко, неуловимо пахнущие – как лотосы или глицинии, чей запах обволакивал, успокаивал и исцелял от грусти.

Ван Со сорвал ромашку, выбрав самую крупную, и поднес её ко рту, перекатывая тонкий стебель между пальцами. Закрыл глаза, целиком отдаваясь этим ощущениям – трепетным прикосновениям прохладной шелковистой ласки к своим приоткрытым губам.

Он подбросил в воздух горсть оборванных лепестков и замер, наслаждаясь тем, как они падали ему на веки, щёки и шею, невесомо касаясь кожи, ставшей вдруг такой восприимчивой и чувствительной.

Внезапно его охватила дрожь.

Если соприкосновение с цветочной красотой ощущается так, то что же он почувствует, когда дотронется до… лица Хэ Су?

Едва он успел это подумать, как на него вслед за лепестками упали пригоршни ошеломляюще холодной воды. А затем над его головой прозвучало:

– Пейте, цветочки! Пейте!

Ван Со вскинулся в траве, вытирая мокрое лицо и отряхивая одежду, и увидел Хэ Су, удручённо причитающую над разбитым кувшином для воды.

Увидел – и едва не залился краской, словно она могла прочитать его мысли…

Они снова, как и тогда на горе, сидели рядом на тёплом камне и говорили о важном и не очень. Просто говорили. И принц упивался каждым взглядом Хэ Су, каждым её словом, каждым жестом. Он корил себя за глупые фантазии о лепестках и прикосновениях, сердился на Су за её детскую наивность, рассказывал ей о деревьях – и чувствовал себя при этом по-настоящему счастливым, потому что красота, которой он был окружён в этот миг, пропитывала его насквозь вместе с солнечными лучами и южным ветром.

Так вот что это такое – красота, думал он, глядя в сияющие ореховые глаза сидящей рядом девушки и лаская взглядом её медовую кожу, которой ему отчаянно хотелось коснуться. Он смущался, ругал себя за подобные мысли и прятал своё смущение за поучениями и насмешками.

В конце концов Ван Со просто сбежал. Но и тогда его преследовал вопрос генерала, на который он так и не ответил сам себе.

***

Десятый принц совершенно не умел пить.

И пусть он был не самым младшим из братьев, но искусством возлияний Чжон и Бэк А владели явно лучше него. И даже на праздновании собственного дня рождения Ван Ын вёл себя, как мальчишка, который никак не желал становиться мужчиной: он дурачился, кривлялся, рассуждал о рогатках и при этом без меры пил вино, которое ему по очереди подливали расшалившиеся братья.

Ван Со наблюдал за ними со смесью удовольствия, снисхождения и лёгкого раздражения, которое он прятал за молчанием, вежливой улыбкой и бесчисленными чашками чая. Алкоголь он не любил и пил редко, предпочитая даже за здоровье брата выпить чай из свежих листьев,