— Говорю лишь, что не горжусь тем, что делаю, но понимаю, что это делать кому-то надо. А так как человек отвечает лишь за себя…

— Мне это не нравится! Так нехорошо! Неправильно! — ну а вот это было совсем по-детски. Аж кулачки сжала, остановившись.

— А миру насрать, Викусик, что тебе там нравится, а что нет, — грубо ответил я девочке, — И твоему телу насрать. Что заморгала? Не понимаешь? Ты чувствуешь ложь. Я не могу тебя обманывать, как взрослые обманывают детей, сочиняя им счастливое детство. Потом, когда ребенок повзрослеет, устроится на первую свою работу, посчитает то, что осталось от зарплаты после обязательных трат, поймет, что в отличие от школы и института это на всю жизнь — вот тогда он начинает понимать, во что влип. А тебе приходится это делать на пару лет раньше, потому что тебя нельзя обмануть. Так вот, слушай чистую правду — ты можешь начать меня избегать, можешь перестать со мной разговаривать и дружить, но через пару-тройку лет поймешь, что я обычный человек, обычный гражданин СССР. Просто с неприятной работой. Такие будут всегда, везде. Каждый день, пока ты будешь счастливо и мирно жить, такие как я где-нибудь будем убивать и умирать, чтобы ты продолжала жить своей мирной жизнью. Поняла?

Вот так вот. Может быть, она когда-нибудь даже поймет, что нашу общагу потащили на Черное море даже не как наживку, а как украшение для этой самой наживки. Как брелок. И что Смолову убили совершенно не за хер собачий. И её, Викусика, тоже могли запросто. И никто бы не рыпнулся. Она бы лежала в своем трехметровом гробу под землей, а «коморские» также бы радовались возле «Жасминной тени», обнимались и смотрели в рассвет своей новой жизни.

Ну вот, заплакала и рванула от меня подальше, до дому до хаты. Да ты огонь, Витя. Переговорщик от бога. А, стоп, его же нет. Пофиг…

Как там говорили классики? Дар может быть проклятием? А правда может быть той еще безжалостной сукой. Ну если я не выложу карты перед этим ребенком сразу — то она вполне может надумать какую-нибудь дрянь сама. Не давайте людям надумывать разную ересь. Вам же хуже будет.

— Что ж вы так, молодой человек? — укоризненный мужской голос сзади выбил меня из неприятных мыслей, — Расстроили девушку…

Обернувшись, я увидел… милиционера. Слегка кавказской наружности, в голубой рубашке, он, до этого момента стоявший с полуулыбкой, слегка напрягся и посуровел. Маску, видимо, раньше не замечал, понял я.

— Сержант милиции Шахбазян Ваган Варагович, — представился смутно знакомый мне тип, — А вы?

— Изотов Виктор Анатольевич, — отогнув ворот рубашки, я продемонстрировал милиционеру прикрепленный у самой шеи значок из кулака, серпа и молота, — Лейтенант госбезопасности.

Увиденное и услышанное напрягло человека еще сильнее, от чего его лицо сложилось в более узнаваемую мной картинку.

— А я вас знаю, — сказал я ему, — Мы с вами год назад «злыдня» ловили. Помните? Алкаша с шарами самонаводящимися.

— Точно. Помню! — поднял брови сержант, — Волосы твои… специфичные. А я все гадал, на кого ты похож! Только ты тогда куда меньше был, лейтенант. И нет, не ловили. Это я ловил, а ты его чуть не убил мне!

— Был молод, глуп, — признал я вину, — Думал, что он меня убить мог. Мстил за переживания.

— Мстить — противозаконно, — наставительно сказал мой неожиданный собеседник. А потом его плечи слегка поникли, — Как и многое другое. Я теперь ваш участковый, на Коморской.

— Ничего себе!

Поболтав с нетипичным представителем закона на территории одной из самых одиозных улиц города, я дождался от него смущенного вопроса — что могу посоветовать человеку, крайне мало знающему о местных порядках. Ну, как коллега и всё такое?

— Если вас, Ваган Варагович, кто-то серьезно просит что-то делать или не делать, то рекомендую прислушаться к его словам с максимальной серьезностью, — сказал новому участковому я, — У нас живёт парень, способный впасть в неконтролируемую ярость при взгляде в глаза или при виде чужих зубов, оскала или улыбки, понимаете? Он такой далеко не один. Вообще, вам должны документацию дать на всех проживающих на улице…

— Да, вечером обещали прислать, вот, решил пройтись…, — слегка осунулся милиционер, поняв, как мог бы влипнуть, — Зря это я…

— Не беспокойтесь, всё не так уж и плохо. Опасные тут не без понимания, — пощелкал я по своей маске, — Но лучше я вас до проходной провожу пока. А заодно, может, расскажете, как сюда загремели?

Сержант рассказал. Короткая грустная история о хорошем человеке, психанувшем на улице. Точнее, психанули двое. Сам Ваган ехал от двоюродного брата, с которым они распили в выходной пару трехлитровочек пива, а тут другой гражданин на остановке автобусной, очевидно, принявший побольше, решил облагодетельствовать присутствующих, использовав свою способность по стимуляции роста волос.

— Нет, я так-то даже рад немного, — признался милиционер, проводя рукой по голове, на которой мной были обнаружены густые, крепкие, черные и блестящие волосы, — А то ведь редеть начали, собаки такие! Из-за фуражки! Но когда ты видишь, как у 12-летней девочки борода растёт… когда ты ей в глаза смотришь! …ну не сдержался я.

Ваган Варагович обладал всего парой способностей, одна из которых помогала ему перемещаться по любым поверхностям, а вторая представляла из себя замедляющий луч. Вот ей-то он и шарахнул по «доброхоту», осчастливившему какую-то девчушку крепкой брутальной бородищей. Ну а потом этого волосяного гения люто отмудохали простые советские граждане, да так крепко, что того увезли сразу в реанимацию. А лупили чересчур потому, что из-за замедляющего сержантского луча травмы на теле «доброхота» не спешили проявляться. И — имело место быть применение способностей против человека в относительно безопасной для окружающих обстановке, а еще сержант был пьян и не при исполнении. Вот его и тыркнули с глаз долой и с сердца вон.

— Никак не могу вас осудить, — почти по-аристократически выдал я, — Но… а чего сразу в дычу-то ему не прописали, а, товарищ сержант? Я же вашу особенность помню — она долго разогревается…

— Рефлексы, — виновато пожал плечами проштрафившийся милиционер, — Я ж в морду редко бью,