в Москву, где в понедельник, на Святой неделе, участвовал на сходке общества «Организация», а в среду вечером прибыл в Петербург. В субботу ходил в оружейный магазин Вишневского за пистолетом и пулями, но пистолета у него не купил, а купил на рынке. К этому пистолету подобрал пули у Вишневского, потом ходил за порохом в лабораторию на Выборгскую сторону и, возвратившись в Знаменскую гостиницу, зарядил пистолет. В воскресенье он пробыл целый день в гостинице и никого из знакомых не видел, а в понедельник, около четырех часов пополудни, совершил покушение на жизнь государя императора.

«По сим обстоятельствам, — отмечалось в обвинительном акте, — дворянин Дмитрий Каракозов обвиняется: 1) в покушении 4 апреля 1866 года на жизнь священной особы государя императора, что составляет преступление, предусмотренное 241 ст. Улож. о нак., и 2) в принадлежности к тайному обществу „Ад“, имевшему исключительною целью цареубийство, что составляет преступление, предусмотренное 318, 242 и 243 ст. Улож. о нак. Вследствие сего дворянин Дмитрий Каракозов предается суду Верховного уголовного суда».

Подсудимые первой группы И. А. Худяков, Н. А. Ишутин, П. Д. Ермолов, Н. П. Странден и Д. А. Юрасов обвинялись в том, что они знали о намерении Каракозова совершить цареубийство и принадлежали к революционной организации, А. А. Кобылин — в том, что знал о намерении Каракозова.

Подсудимым было предложено избрать себе адвокатов. Худяков, Ишутин, Юрасов, Загибалов воспользовались этим правом. Остальные заявили, что доверяют сделать это суду. Д. В. Каракозову был назначен адвокат А. П. Остряков. На этот процесс впервые в истории судопроизводства Российской империи был приглашен стенограф В. А. Соболевский. Восемнадцатого августа 1866 года началось слушание дела в отношении 11 подсудимых. Процедура была такова. В зал заседания вводили подсудимого, зачитывали обвинительный акт, затем допрашивались подсудимый и свидетели. Первым ввели Каракозова. После оглашения обвинительного акта председатель князь Гагарин сказал: «Каракозов обвиняется в преступлении — покушении на жизнь государя императора». Обращаясь к подсудимому, спросил: «Сознаетесь ли вы в этом преступлении?»

Каракозов ответил: «Я вашему сиятельству могу объяснить то же самое, что я объяснял уже членам комиссии, то есть, что если судить по самому факту совершившегося преступления, то, конечно, если есть факт, то есть и преступление, но если разобрать причину, откуда вытекает факт, тогда объяснится, что в самом факте нисколько нет преступления, тогда объяснится, что преступление есть следствие причин органических. Но как Верховный уголовный суд отказался истребовать свидетелей для удостоверения моего ненормального положения, то, конечно, ничего больше не остается, как признать факт преступления».

После этого ответа, по предложению князя Гагарина, было прочитано заключение из истории болезни Каракозова. Затем председатель объяснил Каракозову, что поскольку имеется заключение о «нормальности» состояния его здоровья, а «нервное, раздражительное состояние не входит в число причин невменяемости», то суд и «не обратил внимания» на его ходатайство. Каракозов продолжал настаивать на том, что «нервное состояние его было расстроено».

Заметив, что насчет нервного состояния подсудимому уже даны разъяснения, Гагарин спросил Каракозова, сознает ли он себя виновным? Каракозов сказал: «Факт преступления я сознаю, но сознаю также, что болезненное мое состояние было первой причиной, побудившей меня совершить преступление».

На вопрос Гагарина, были ли у него соучастники, Каракозов ответил: «У меня соучастники были, если соучастниками назвать тех личностей, которым я высказывал свое намерение в более или менее общих, отдаленных выражениях. Это именно Худяков и Кобылин».

Замятнин предложил Верховному уголовному суду приговорить Каракозова к лишению всех прав и смертной казни. Защитник Каракозова Остряков в своей речи просил суд сохранить жизнь своему подзащитному. После этого на вопрос князя Гагарина, обращенный к Каракозову, имеет ли он что-нибудь сказать в свое оправдание, тот ответил: «Мне нечего больше прибавить, исключая того, что всему причиною было мое болезненное состояние, в котором я находился. Я не был сумасшедшим, но был близок к сумасшествию; потом я со дня на день ожидал смерти. Вот в каком болезненном нравственном состоянии я находился. Под его влиянием я скрылся из Москвы, сначала я хотел уехать куда-нибудь, но потом я уехал в Петербург…»

Затем Замятнин произнес речь в отношении одного из основных соучастников Каракозова, двадцатипятилетнего ординатора 2-го военно-сухопутного госпиталя Александра Александровича Кобылина. Согласно обвинительному акту, Кобылин обвинялся в том, что знал о преступном намерении Каракозова «покуситься на жизнь государя императора» и способствовал его замыслу тем, что дал Каракозову яд, который тот должен был принять после покушения. Об этом Каракозов заявлял как во время следствия, так и на суде.

Кобылин категорически отвергал эти обвинения. Суд установил, что к московскому кружку Кобылин не имел никакого отношения, с Каракозовым познакомился только в Петербурге, причем последний не открыл ему настоящей своей фамилии. Ничем не подтверждался и факт передачи Кобылиным яда террористу.

Все это побудило генерал-прокурора Замятнина сказать в своей речи: «Неопределенность объяснений Каракозова, с одной стороны, а с другой, положительное возражение Кобылина приводит меня к убеждению, что Каракозов в отношении Кобылина не говорил на суде правды. По всем сим основаниям, признавая, что сделанный Каракозовым на Кобылина оговор не подтвердился, я, со своей стороны, не нахожу возможным поддерживать то обвинение, которое высказано относительно Кобылина в обвинительном акте, о чем, на основании 740-й статьи Устава уголовного судопроизводства, имею честь, по совести, заявить Верховному уголовному суду».

Приговором Верховного уголовного суда Д. В. Каракозов был приговорен к высшей мере наказания, и 3 сентября 1866 года приговор приведен в исполнение.

А. А. Кобылин судом был оправдан. После этого он уехал в Варшаву, где служил в военном госпитале. С 1870 года вновь жил в Петербурге, стал доктором медицины, дослужился до чина тайного советника. Умер он в 1924 году.

После казни Каракозова Верховный уголовный суд продолжил свои заседания в отношении второй группы подсудимых. 24 сентября суд вынес приговор, который 1 октября был оглашен.

Александр II остался недоволен приговором, считая его слишком мягким. Он даже сказал Гагарину по этому поводу: «Вы постановили такой приговор, что не оставили места моему милосердию». Тем не менее наказание части осужденным было им смягчено.

Четвертого октября 1866 года на Семеновском поле, где был повешен Каракозов, происходил обряд приведения приговора в исполнение. С Ишутиным, приговоренным к смертной казни, разыграли комедию помилования, объявив об этом в тот момент, когда на него уже был надет саван…

1975

«Торжество крамолы». Что делать и кто виноват?

День 6 декабря 1876 года был, по выражению известного русского юриста Анатолия Фёдоровича Кони, «роковым» для многих судебных деятелей, в том числе и для министра