Он ехал в Чертаново на встречу с «нашим другом». Костя дозвонился до Генриха Хайдеровича, или Гены, и попросил его назначить свидание хорошо известному ему Александру Борисовичу. Гена спросил лишь об одном: что будет предметом интереса. Меркулов прозрачно намекнул на автомобиль одного высокопоставленного мидовца.

— А-а, понял, дядь Кость, — сразу отреагировал Гена. — Жду, как обычно, к девяти.

Турецкий был уже в курсе двух бесед Голованова и Агеева. Успел кое-что сопоставить и сформулировать некоторые вопросы. Оставалось лишь, как всегда, следить, чтобы не оказалось «хвоста», против которого имелись в запасе подходящие варианты проверки. Другими словами — осторожность и еще раз осторожность.

И наконец, старый, испытанный прием: машина остается возле почтового отделения, а водитель огибает длинное приземистое здание и оказывается в густом зеленом массиве, застроенном древними пятиэтажками, которые доживают здесь свои последние месяцы — вон, рукой подать, уже новые многоэтажки растут, и от прожекторов на подъемных кранах даже и ночью светло.

Но сейчас вечер, немного пасмурно, а осенью в это время достаточно сумеречно. Александр Борисович еще раз проверился и, не заметив за своей спиной случайного прохожего, по кривой асфальтовой дорожке обогнул один дом и вышел к другому. На его часах было без двух минут девять. Он уважал точность.

И ровно через две минуты нажал на кнопку неслышного звонка, стоя перед дверью квартиры на пятом этаже слабоосвещенной лестничной площадки.

Дверь бесшумно отворилась. Турецкий шагнул в темноту, и после того, как дверь за ним закрылась, вспыхнул свет. А перед ним стоял улыбающийся «Чингисхан».

— А ты, гляжу, не меняешься, — улыбнулся он.

— С удовольствием возвращаю тебе комплимент, Гена, — Турецкий пожал хозяину руку и скинул плащ, который повесил на вешалку — пустую, ибо это была все-таки не жилплощадь в ее обычном понимании, а всего лишь явочная квартира, где замначальника Управления собственной безопасности ФСБ мог встречаться с нужными ему людьми.

По мере необходимости и Александр встречался с Генрихом, сыном старинного друга Кости Меркулова, одно время даже занимавшего высокий пост в Администрации бывшего Президента. То есть другими словами, уровень — что папы Хайдера Мухаммедовича, что Генриха Хайдеровича — был достаточно высок, однако пользоваться этими связями и Костя, и, разумеется, Турецкий предпочитали в исключительных случаях. Во-первых, когда была позарез необходима совершенно закрытая информация, а во-вторых, когда требовалось проникнуть туда, куда человеку, даже облеченному определенной властью и обладающему соответствующими, скажем даже так: весьма немалыми, возможностями, вход был запрещен. Но чаще всего помощь Гены заключалась в дельных советах и подсказках, где конкретно находится необходимая информация, ибо компетентность его не подвергалась сомнению.

Сегодня Турецкому требовалась информация, связанная с прошлым ответственных дипломатических работников. А Министерство иностранных дел, на каком бы уровне ни проходил запрос, наверняка сделает все, чтобы ничем не запятнать чести собственного мундира. Тем более что вопросы будут возникать в связи с достаточно темными и по сей день нежелательными для широкого обсуждения проблемами той «необъявленной» войны, в раскрытии отдельных аспектов которой не заинтересовано ни одно серьезное ведомство. Включая и службу безопасности.

Генрих был человеком, которому не требовались долгие объяснения. Краткий намек Меркулова сразу определил для этого профессионала главный круг интересов Генеральной прокуратуры. Но Гена просто не был бы самим собой, если бы не проявил чисто дружеского интерес к тому, как продвигается расследование этого нашумевшего покушения.

Турецкий не считал нужным что-то утаивать, это был не тот случай, и достаточно подробно выдал Гене всю имеющуюся на данный исторический момент информацию, включая уже сегодня полученную от сотрудников «Глории». Гена, к слову, знал Дениса, пару раз встречался с ним — по такой же закрытой схеме, — когда у «Глории», что называется, горела земля под ногами, поэтому и заботы этого агентства, как, впрочем, и его возможности, были ему достаточно известны. Но это все так, к слову.

Между прочим, вариант, предложенный Филиппом Агеевым, вызвал у Генриха живой интерес. И он тут же заметил Александру, что здесь и в самом деле, вне всяких сомнений, что-то есть, во всяком случае проглядывается. А что касается Каманина, то наиболее полную информацию о нем может выдать бывший советский посол в Афганистане Фарид Нурмухаммедович Галеев, который, кстати, на всякий случай уже предупрежден Генрихом, что к нему может подъехать один товарищ для консультации. Старик живет на Истре, говорят, потихоньку пишет мемуары — а чем еще, интересно, заниматься на пенсии, когда от тебя, постаравшись свалить на твою шею все прошлые собственные неприятности, отвернулись прежние товарищи? Местью здесь, конечно, пахнет вряд ли, но правда с кончика галеевского пера наверняка капает на бумажные листы. Так что тут имеется свой плюс.

Марат Багиров, тоже интересная фигура. Что-то наверняка расскажет и Галеев. С ним, между прочим, как и с Костей Меркуловым, у отца Генриха по сей день сохраняются товарищеские отношения, потому, вероятно, и просьба Генриха не выглядела для старика чем-то сверхнеприятным или опасным. Наверняка, значит, и Багирова этого он хорошо помнит. Но главное, конечно, по всей видимости, находится в архивах бывшего КГБ. И вот уже здесь Генрих обещал посмотреть лично.

Была еще одна проблема, напрямую не имевшая отношения к ведомству Гены, — это отделения ветеранских фондов, где, к сожалению, по сведениям не только правоохранительных органов, но и многочисленных силовых структур, прочно обосновался криминал. И у Турецкого все-таки оставалось сомнение, что акция, затеянная Севой Головановым с ревизией Пушкинского отделения, хоть особого вреда и не нанесет, но и пользы тоже не даст. Что можно добавить, чтобы глубже копнуть?

— Я, честно говоря, Саня, не совсем сейчас в курсе разборок между пушкинскими, балашихинскими, ореховскими и прочими группировками, обосновавшимися в тех районах, но, по-моему, масть там в руках именно ореховский братвы. А кто у них «в законе», это тебе с большим удовольствием расскажут в Центральном РУБОПе, на Шаболовке. Я созвонюсь и дам тебе человечка. Заодно пошуруй у них относительно этого Багирова. Не хочу придумывать, но мне кажется, что-то, связанное с этой фамилией, было у меня на слуху. Постой, дай подумать, вспомнить… Было, точно, Саня!.. А давай-ка пока я буду вспоминать, примем по маленькой? Не против?

— Так уж тогда я схожу на кухню и кофейку сварганю? — с готовностью поднялся Турецкий.

Он-то знал, что на кухне у Генриха имеется совершенно роскошный кофейный автомат, который сам мелет зерна, закладывает порции и выдает такой кайф, что диву даешься.

— Валяй, — хмыкнул Гена, которому и самому включать диковинный автомат всегда было в охотку. — А я попробую сделать один звоночек. Для уточнения.

И пока Турецкий колдовал на опрятной кухоньке, а правильнее сказать, наблюдал, как сам колдует включенный им блестящий хромированный аппарат, хозяин квартиры, прикрыв дверь в комнату, скорее, вероятно, по привычке, чем из необходимости, выслушал от своего собеседника сообщение, касавшееся родственных связей ответственного сотрудника МИДа господина Багирова Марата Джафар-оглы. И надо отметить, эти сведения показались Гене сверхлюбопытными. О чем он сразу и заявил Турецкому, едва тот вошел в комнату с двумя маленькими чашечками на подносе, источавшими необъяснимо прекрасный аромат. Да, это тебе не растворимые «Голд», «Классик» или какой-нибудь «Чибо», активно рекламируемые по телевидению! Кофе должен быть настоящим!